Я ожила. Даже впервые поиграла у Кобозевых на пианино. Целовала Николая Николаевича...

К Теушам я вошла со слабой улыбкой на лице. Они поражены. Садимся в кухоньке на диване. Прежде чем показать письмо, начала рассказывать. Но меня тут же прервал звонок. Сусанна Лазаревна пошла открывать дверь. На пороге... мой муж. Извинился, что беспокоит так поздно (был десятый час). На лице - не улыбка вовсе, а страшная напряженность какая-то... Объясняет: ему надо со мной поговорить.

Нас оставили с ним вдвоем в кухне.

– Давай посмотрим еще раз бумажку. Я написал наспех.

– Ты что... отнимаешь?
– вся сжалась я.
– Давай посмотрим письмо.

– Тогда будем говорить втроем, с Сусанной Лазаревной.

Перешли в комнату. Вениамин Львович вышел. Мы все трое как наэлектризованные.

Снова - просьба дать письмо. Протянула как приговоренная...

Александр Исаевич быстрым, решительным жестом положил его во внутренний карман пиджака.

– Надо кончать с векселями! В Рязань - не еду. Отдадимся на волю Божью, как предлагает Николай Иванович... Я дал слишком большой темп.

– А что будет завтра?
– спросила я.
– Еще новое решение?.. А Николай Иванович просил тебе передать, что Бог в тебе победил...

– Пусть октябрь идет как идет! Решение отложим...

Как вошел каменным гостем, так каменным гостем и вышел.

Казалось бы, исполнилось то, чего я хотела. Он не едет в Рязань. Не подает на развод. Откуда же это ощущение опустошенности?.. Почему все происшедшее только что воспринимается как пиррова победа?..

И Сусанна Лазаревна расстроена и опустошена. Именно с этого момента она почувствовала безнадежность и бесцельность борьбы. Для нее 6 октября было тем же, чем было для моей мамы 5 августа. А я - я все еще не сдавалась, хотя чувство опустошенности гнуло меня к земле, сжимало в какой-то маленький жалкий комочек...

Переночевав у Теушей, с утра поехала в "Сеславино".

Я хочу быть предельно смиренной и жертвенной и ничего не требовать взамен. Убрав квартирку нашу, кое-что сготовила. Тщательно вымыла нашего "Дениса". Прочла еще одну главу из "Августа", 42-ю. О Сане и Коке. Ведь это муж себя и Коку примысливает к тому времени! Любопытно...

Оставив небольшое деловое письмецо Сане, я сразу, взяв свои вещи, ушла в "большой дом" поиграть на рояле.

Когда вышла, чтоб идти на станцию, форточка во флигельке была открыта. Саня дома! И хотя и обнаружила, что забыла кашне, так и не зайдя к мужу, уехала, в Москву.

Позвонила маме. Надо ее подбодрить! Как оказалось, накануне она записала: "..Леночка позво-нила: попросила приготовить по просьбе Наташи зеленое платье с воланами (длинное), 3-й концерт Бетховена и проч. ...Зеленое платье и 3-й концерт - это все связано с музыкой... С помощью кого? Люцетты? Ундины? И хорошо! и как-то больно! За что-то хватается, чтобы удержаться в этой жизни... Моя бедняжечка!!"

И после моего "успокоительного" звонка ей не становится лучше:

"Где легче? В чем легче? Как легче?" - пишет она в дневнике.

Перед тем как подняться на пятый этаж в свое новое обиталище, остановилась возле телефонной будки с автоматом, чтобы позвонить, не помню уж кому. И вдруг отчетливо слышу, как молодой человек кому-то говорит в трубку, что Солженицыну дали Нобелевскую премию, пояснил, будто об этом передали вчера вечером.

Звоню Веронике... И от нее слышу, что ей был один звонок по этому поводу. Но если б это было действительно так - дело не ограничилось бы всего лишь одним звонком, телефон в ее квартире звонил бы не переставая!..

Еще не зная, что и думать, поднялась в свою комнатку, где и провела ту ночь.

В этот день, 7 октября, если бы не в спешке написанное мужем накануне письмо мне, в Рязанский суд поступил бы иск от Солженицына о разводе с женой.

7. Лауреатство

День 8 октября для меня начался музыкальным уроком у Ундины Михайловны. Она похваливает меня: чувствуется большой сдвиг, "не подпорченный летним немузицированием", совсем другой звук!.. Шопен... Рахманинов...

Ундина Михайловна не сказала мне в тот день, лишь потом, как заметила, что у меня дрожали руки...

После Ундины Михайловны, как часто делала, зашла к Шуре. Вместе пообедали. И тут - телефонный звонок. Шура берет трубку и почти тотчас же говорит мне:

– Сане дали Нобелевскую премию.

Вероника говорит, что ей звонил Лев Копелев: к лауреату уже рвутся корреспонденты... "Ассошиэйтед пресс"...

Если бы год назад! Какая бы радость, ничем не замутненная, захлестнула меня, какая гордость за мужа, какое торжество!. А сейчас... Сколько разноречивых чувств это вызвало! И все-таки главным из них была радость!