Шрифт:
Бывают разные паузы. Потребовалась бы чугунная баба, чтобы пробить эту. Наконец раздался голос агента Макса Дженнингса:
— Боже всемогущий!
— У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, где бы он мог быть?
— Абсолютно никаких.
— Если он свяжется с вами…
— Мне нужно посоветоваться… Я позвоню вам, старший инспектор. Возможно, сегодня.
— Буду вам очень признателен, мистер Левин.
В трубке послышался нетерпеливый рык.
— О, прошу прощения, миссис Левин!
Барнаби положил трубку и пробормотал себе под нос:
— «Все страньше и страньше».
Трой смолчал. Даже если бы он набрался наглости, сейчас не время поправлять грамматические ошибки. Барнаби наконец обратил внимание на слойку. Вишни, выглядевшие блестящими и соблазнительными сквозь обертку, оказались жесткими, как жевательный мармелад. Он откусил кусок, сморщился от свирепой боли в зубах и с отвращением бросил недоеденную слойку на пол.
— «Прогнило что-то в Датском королевстве», Гевин.
— Да везде одно и то же. — Трой поднял булочку, подобрал залитую кофе целлофановую обертку и выбросил все это в мусорную корзину. — Морин вообще больше не включает новости.
Он достал белейший носовой платок, смахнул в руку крошки со стола и отправил в корзину. После чего тщательно вытер ладони и пальцы.
— Когда закончите с уборкой, — поморщился Барнаби, давно знакомый с одержимостью сержанта чистотой, но все еще способный над ней потешаться, — съездите и еще раз поговорите с Клэптоном. Надавите на него немного. Выясните, что, собственно, он делал во вторник ночью, когда якобы прогуливался по Зеленому лугу.
— О, как я рада, что ты зашла!
— Нам повезло. У меня выдалась минутка, и у тебя вторая половина дня свободнее.
Сью опустила чайные пакетики в керамические кружки. Ромашка для себя, крепкий черный «ред лейбл» — для Эми. И домашние овсяные хлебцы с глазурью из кэроба [30] еще остались. Поднос со всем этим балансировал на обитом ледерином пуфике у камина.
Эми взяла свою чашку, пробормотав, и, видимо, не в первый раз сегодня:
30
Кэроб — порошок из молотых бобов рожкового дерева, используемый в качестве замены какао в диетических продуктах.
— Ужасный день.
— О да, ужасный, просто ужасный!
Они всё говорили и говорили об этом. Эми начала, не успев даже снять пальто.
Прошло сорок восемь часов с появления полиции в Гришэм-хаусе. После прихода полицейских и жутких новостей, которые те сообщили, Эми, естественно, ожидала, что они с Гонорией сядут и постараются вместе пережить шок. Хотелось переварить все случившееся (чем они со Сью сейчас и занимались) за умиротворяющим, уютным чаепитием. Но Гонория ограничилась одной из своих обычных обличительных тирад, обрушившись на некие общественные силы, которые способствуют внедрению в нашу среду криминальных элементов. Эти ее речи не отличались ни разнообразием, ни оригинальностью.
Невежественные и потакающие детям родители, ленивые учителя, государство, которое кормит бездельников с ложечки от рождения до могилы, и развращающее влияние телевидения. Затем презрение к властям, отменившим телесные наказания и высшую меру социального воздействия, а также проводящим намеренно вредоносную политику строительства муниципальных зданий в непосредственной близости от домов добропорядочных налогоплательщиков. Все это вместе и по отдельности породило существо, убившее Джеральда Хедли, — что тип сей принадлежит к подонкам общества, само собой разумелось.
Эми имела глупость возразить:
— Аристократы тоже убивали людей. Елизавета Первая, например, рубила головы направо и налево.
— Люди королевской крови — это совсем другое дело. — Гонория уставилась на Эми своими круглыми, похожими на гальку глазками. — А если тебя разбирает любопытство, надо было испросить у этого мужлана полицейского с репой вместо лица дозволения пойти поглазеть.
— Гонория! Что за ужасные… Как будто я когда-нибудь… О-о-о!
При одном воспоминании об этом руки у Эми опять задрожали, и она уронила кусочек овсяного хлебца. Как будто она какая-нибудь ищейка, вроде тех, что обосновались на Зеленом лугу. Вовсе она не хотела ничего этого видеть! Ее от одной мысли об этом мутит. Но чисто по-человечески вполне естественно (она так и сказала Гонории) обсуждать ужасное событие у себя дома.
— В таком случае, — отрезала Гонория, — я рада, что веду себя не по-человечески.
— Что и требовалось доказать, — заметила Сью, когда Эми пересказала ей разговор с золовкой.
Они всплакнули вместе, а вчера — порознь. Сью отвела душу, когда эти коршуны журналисты наконец оставили ее в покое. А Эми — в церкви Святого Чеда, после того как навестила могилу Ральфа.
Она не знала, был ли Джеральд религиозен. Сама не отличалась особой религиозностью. Так что Эми просто помолилась о нем, бесхитростно попросив, чтобы душу его приняли на Небесах и чтобы та обрела покой. Разумеется, надлежащим образом обо всем этом позаботятся при организации похорон, но Эми смутно понимала, что в таких делах время дорого и что откладывать не следует.