Яринка считала, что мы с ней квиты. Я ведала иное.

Потому как, сама травница даже не представляла, что она для меня сделала. От какой пропасти вернула. И что для меня это значит. Если бы для нее мне понадобилось кого-то убить — я бы медлила ровно столько, сколько нужно, чтобы придумать, куда сокрыть труп.

Ярина, как редкостная скопидомка, лекарского припаса имела столько, что хватило бы пару лет небольшое войско врачевать. Но останавливаться не собиралась, и потому завтра мы отправлялись промышлять травы. По крайней мере, Яринка упорствовала, что оно — именно трава. Я же пребывала в твердом убеждении, что все, растущее в воде суть есть водоросль, и переубеждению подкованной в своем деле лекаркой не поддавалась. Но и ее в свою веру перекрестить пока не могла. Да и не очень уж старалась. По мне, как бы врачевательница не именовала спутанные долгие прямые стебли, лишь бы сама за ними в студеную осеннюю воду не лезла. Я, промежду прочим, холода не боюсь, и простуды меня не берут — и то без нужды туда бы не сунулась. А дорогая подруженька — запросто. Только помани какой-нить целебной былкой!

Весной и летом травница из леса, почитай, и не вылезала — собирала лекарственные травы, коренья, прочее целебное сено. Ягоды всякие еще, мхи, кору древесную. Я частенько составляла ей пару — вдвоем-то поди, всякое дело быстрее спорится. Да и мне лишняя монета лишней не бывала. Лекарскую науку я знала мало, а вот травы более-менее ведала, спасибо батюшке-покойнику, научил тому, что сам знал. Вот и ходили на пару, смешливая травница все пошучивала — мол, выставит меня дядька Ждан, так я смело смогу в сборщицы трав податься. Шутки шутками, а истина в этом была. Седой Лес — он с норовом, принимает не всякого. А водится тут такое, что больше ни в одном ином месте не сыщешь, даже и в лесах эльфийских. Так что, кто с нашим лесом поладит — с голоду не пропадет…

…а кто не поладит — тот, запросто, что и пропадет…

К исходу осени походы становились реже, но веселее. И прекращались только к зиме. Да и то — могла голуба ясноокая и в зимнюю пору за лекарской надобностью в лес сорваться, не боясь сгинуть ни мало.

Мы с ней так и познакомились — она за снежноцветом, редкой зимней травкой отправилась, да заплутала, чуть не угодила в метельную непогоду, а я ее к жилью вывела. С тех самых пор девка себя моей должницей числила.

Еще лесовиковская травница ходила по травы за эльфийскую Границу. Трижды.

Эльфы, скопидомы пуще самой Яринки, подобного зело не одобряли. Нарушителей хоть на месте и не убивали, но тумаков могли навешать изрядно. А потому ходила подруга тайно, со всеми и всяческими предосторожностями и ухищрениями. Два раза из трех — со мной вместе. Про «не ходить» можно было даже не заикаться. Природное призвание тянуло целительницу, жгло, что уголья, и удержу в своем ремесле она не ведала. Вот и приходилось мне присматривать за одержимой… Таким, к слову, даже остроухие оказывали снисхождение — коли попадался нарушитель, что не наживы ради Границу попрал, ему и тумаков-то жалели, так выставляли. Добытое, правда, все едино отбирали.

Да только, вот такое попустительство проявляли они лишь тем, кого перехватить справились. А вот тем, кто ловчее оказался, кто Границу пересек и не пойманным обратно утек… Здесь жалости не жди — на такой случай имелся между нашим князем и эльфийским правителем договор, по которому положены были нарушителю кары разновсяческие. Вот Яринке, кабы кто узнал, что она болящих зельями на эльфийских травах пользует, грозила бы изрядная вира деньгами и запрет на целительство. А потому, как только объявился в нашем трактире Перворожденный, я и не мешкала. Первым делом постаралась ведунью неугомонную упредить.

Сейчас, когда о завтрашнем походе условились, об эльфе со товарищи подружка и вспомнила.

— Ну, и который из них — Колдун? — уточнила травница, меленькими глоточками прихлебывая питье, и не забывая из-под ресниц поглядывать на чужаков.

— Тот, что о леворуч от девки, — я окинула едальню быстрым взглядом.

Все ли в порядке, не требуется ли к кому подойти? Да нет, все гладко, только Стешка опять с кем-то из посетителей поцапалась. Ну, да это не к спеху…

— И чего ты наговариваешь-то? Ничего он и не страшный! Плечи так — вон какие! — поведала Яринка в четверть голоса, шкодливо улыбаясь, — Привередничаешь ты, подруженька!

Я зыркнула в спину старшему из магов:

— Да ему в глаза взглянешь — ноги к полу примерзают. Даром, что осень еще… К нему даже ни одна из дядьки-ждановых девок подкатывать не смеет, а ты — не страшен! А плечи — да, ничего так…

Травница хихикнула, ровно девчонка, глумясь. Весело ей, козе бодливой:

— А ты в глаза не заглядывай! Жмурься! — и, одним глотком допив остатки смородиновки, показала пустую кружку подавальщице, подзывая, — А знаешь, чего девки ваши такого видного мужика благосклонностью обделяют?

Я только плечом повела — мол, мало ли! Мое-то слово тебе уж известно.

— А потому, что бабы шепчутся, будто ты его себе выбрала! — торжествующе выдает Яринка, а я некоторое время только и могла, что глазищами хлопать, немо таращась на говорливую…

— Да ты, душенька, никак, ополоумела? — жалостливо взглянула я на подруженьку, думая, как бы мне лоб ее пощупать — не горячка ли с ней приключилась? А та не унимается, свое гнет:

— Клянусь! Я к Берею-лесорубу ходила, спину его лечить, да и видала, как соседка их, бабка Елея, Милавку свою за косу таскала, да приговаривала — «Вот как узнает Нежана, как ухватится за топор, что тогда, дурища, делать станешь?!»