Разговор происходил в кабинете начальника столичной сыскной полиции Владимира Гавриловича Филиппова. В кабинете, кроме его хозяина и Лебедева, присутствовал еще один человек – подчиненный Филиппова, чиновник для поручений Кунцевич.

Филиппов сидел за своим огромным, заваленным бумагами письменным столом, Кунцевич расположился в кресле у стены, а Лебедев сидеть на месте не мог. Он шагал из угла в угол небольшого кабинета, и это мельтешение начинало раздражать Кунцевича.

– Я, господин надворный советник, в расследовании двух из трех упомянутых вами дел принимал непосредственное участие и твердо убежден, что оба преступника соболей ловить поехали не напрасно. Позвольте вопрос, вы сами в дактилоскопию верите? – спросил Кунцевич.

Лебедев аж подпрыгнул:

– Господи, да конечно же! Если бы не верил, я не прикладывал бы столько усилий для ее развития у нас в стране. Это точная наука сродни математики. У нее прекрасное будущее. Вместо громоздких приборов, используемых для бертильонажа, вместо двух десятков разных измерений достаточно иметь немного золы и кисточку. А по точности результатов дактилоскопия и бертильонаж и рядом не стояли.

– Значит, у двух разных людей одинаковых отпечатков быть не может?

– Нет, и еще раз нет. Решительно нет.

– Отлично. А приятель ваш, что про манускрипт рассказывал?

– Я… Я плохо помню. Видите ли, мы были в ресторане, выпивали… Когда мы с Вилей встретились, у него в руках был этот тубус. Но что в нем, он не говорил, да я и не спрашивал. Потом… Потом я… я… кхм. Вы должны меня понять, господа… Я человек малопьющий, а тут… Господи! Мы у «Палкина» сидели с хористками. Я стал демонстрировать им приемы получения отпечатков пальцев. Виля это увидел и достал манускрипт, чтобы показать, что на нем тоже есть отпечаток. Он еще смеялся, мол, твоей новой науке уже несколько тысяч лет! Потом я забрал у него тубус и положил в свой портфель, чтобы не потерялся. Вот и все, что я помню.

– Да-с, не густо. Авто, которое сбило вашего друга, была найдено в Новой деревне. За полчаса до наезда его угнали у владельца. Угонщиков и след простыл. Господин Энгельгард находится между жизнью и смертью и ничего про манускрипт нам рассказать не может. У нас единственная зацепка – найденная в вещах барона телеграмма из Ниццы.

– Вы должны выехать туда незамедлительно! – почти прокричал Лебедев.

– Я с удовольствием съезжу на Лазурный берег, более того, я уверен, что мне удастся восстановить доброе имя новой науки. Но у меня есть условия…

Лебедев перебил:

– Какие еще условия? Есть приказ директора департамента о вашем откомандировании…

– Приказ есть, и я его обязан выполнить. Я возьмусь за дело со всем старанием и даже добуду результат. Но условия у меня есть. Первое. Мне потребуются средства…

– Безусловно, казна возместит все ваши расходы.

– Благодарю покорно! Я за прошлую командировку уже год свои кровные не могу с казны вытребовать. Да я сейчас и не при деньгах. Можно, конечно, подождать до первого, до получки жалованья, но двести рублей мне на поездку во Францию не хватит. К тому же мне за квартиру надобно заплатить, прислуге.

– Кхм. Я поговорю с его высокопревосходительством. Трехсот рублей будет довольно?

– Пятисот будет довольно. Потому что есть еще одно условие. Со мной в командировку должен отправиться полицейский надзиратель Кербер.

Молчавший все это время Филиппов подал голос:

– А Иван Иванович на кой ляд вам понадобился?

– А он винтит [2] прекрасно. Дорога дальняя, мы и время скоротаем, да и деньжат, глядишь, добудем на непредвиденные расходы. Все казне экономия.

– Мечислав Николаевич!

– Шучу, шучу. Заведующий антропометрическим бюро мне нужен исключительно как специалист.

Когда Лебедев ушел, Филиппов набросился на Кунцевича:

– Мечислав! Ты что себе позволяешь! Ты как с начальством разговариваешь!

– Какое он мне начальство, Владимир Гаврилович? Ты мое начальство, да еще его высокопревосходительство господин градоначальник. Впрочем, что-то я действительно разошелся. Василий Иванович человек неплохой. И службу нашу любит. Такому грех не помочь. Отпустишь со мной Иван Иваныча?

– Куда же мне теперь деваться.

– Я прихватил из вещей Энгельгарда его записную книжку, пусть наш фотограф постарается и соорудит почерком барона рекомендательное письмо на имя герцога. Я, конечно, и сам это сделать могу, но у Рогалева лучше получится. В письме «Вильгельм Эдуардович» должен представить меня его светлости под именем Казимира Николаевича Милевича. Загранпаспорт на это имя у меня остался с прошлой командировки, и срок ему не вышел. И еще, Владимир Гаврилович, надо сделать так, чтобы газетчики не узнали фамилию попавшего под автомобиль.