Я пробовала, но бесполезно. Малышка молчала. Женщина тоже говорила и, по-моему, не на одном языке. Безрезультатно. Девочка закрылась. Я это почувствовала кожей. Посмотрела на Нину и покачала головой.

– Она ничего не скажет.

Женщина кивнула.

– Вижу, – она переглянулась со своими коллегами. – Возможно, девочка немая. Не от рождения, а вследствие травмы, сильного шока… Остаётся призрак.

Светлые стражи посмотрели на магов.

– Призрак очень сильный и злой, – предупредил Мостовский.

Один из технарей предложил:

– Давайте сделаем фото этого найдёныша и пробьём по полицейским базам данных.

В принципе разумно, это понимала даже я. Но когда щёлкнула вспышка… Ну, вы поняли! Испуганный вой ребёнка и злой призрак. Нина упала, её камера разбилась о каменный пол. Артём едва успел оттащить землянку от расползающейся чёрной тени. Маги сразу же отодвинули Светлых стражей к стене и закрыли собой.

Я утешала малышку. А тень выросла до невероятных размеров и замерла между нами. Артём крикнул:

– Мы хотим помочь! Мы…

Призрак исчез. Маги и люди переглянулись, а Мостовский тихо сказал:

– Я ОЧЕНЬ хочу ошибаться, но, по-моему, это вьяр!

Я не совсем поняла, о чём он. Некромант пояснил:

– Вьяры – сильнейшие призраки из существующих. Их невозможно подчинить. Их невозможно развеять. Они вечны, как вечны Грани, – мужчина не пугал, но стало страшно. – Вьяры получаются из замученных людей. Из тех, кто раз за разом умирал от боли… кого мучители возвращали к жизни, чтобы убивать снова и снова.

Мороз по коже пошёл после его слов.

– … Этим душам недоступно перерождение в новой жизни: ведь все свои шансы они использовали, – Мостовский посмотрел на нас. – Не каждый некромант рискнёт связаться с ними. Да я бы и не советовал. Ведь приход вьяров в живой мир – это всегда чья-то смерть.

Я вскинула голову: что значит, чья-то смерть? Почему призрак привязан к девочке? Неужели он хочет её забрать? … Я крепче обхватила свою крошечку, готовая биться со всем миром за неё.

Один из стражей заметил:

– Но этот вьяр не нападает, а скорее защищает ребёнка. Возможно, это кто-то из близких девочки. Отец или мать… бабушка.

Многие согласно закивали. Это было самое очевидное и простое объяснение. В зале повисло тягостное молчание. Наконец, Мостовский качнул головой.

– На данный момент ясно только одно: нельзя трогать девочку. Очевидно, что ребёнок пережил насилие, психологическое или физическое, пока не известно. Для неё сейчас любое перемещение или действие – травма. И так досталось! Тем более возникла тесная эмоциональная связка с нашей соотечественницей.

Все дружно посмотрели на меня. А что я?.. Да я убила бы того ублюдка, который довёл кроху до такого состояния!

Тонкие, почти прозрачные ручки из последних сил ухватились за меня.

– Не бойся! – успокаивала я ребёнка. – Я никому тебя не отдам!

На скептические лица силовиков своих и иномирных предпочитала не смотреть. Воронцов устало потёр лицо:

– Так! Давайте по порядку. Сейчас надо убедиться, что девочка в порядке. Покормить её, в конце концов… А там решим, как быть.

Мостовский посмотрел на меня:

– Дарья, вы понимаете, что должны остаться здесь?

Кивнула в ответ.

– Я бы и так не ушла.

Губы некроманта дрогнули в улыбке.

– Хорошо.

Нас, наконец, оставили одних. Маги сообразили, что девочка так и будет клещом висеть на мне, боясь, что её заберут, и ушли. Оказавшись в маленькой комнате, я смогла выдохнуть и рассмотреть малышку. Никита, пусть и с воем, но избавил её от вшей. Хотя девочку не мешало бы искупать и переодеть. У неё были светлые волосы, короткие, криво обкорнанные. Про чёлку вообще молчу. Ощущение, что её сгребли в кулак и отрезали. Это же надо так изуродовать ребёнка! Ведь красивая малышка! Глазки голубые-голубые. Одеть, причесать – и получится куколка!..

Я дала девочке попить. Она жадно припала к кружке, хлебала воду, обливаясь и обливая меня. Потом с такой же жадностью набросилась на еду. Но лекари, предположив, что девочка давно не ела, подготовили небольшую порцию с заклинанием сытости. Какое-то время я молчала: не могла говорить, внутри всё болело. Видеть голодные глаза ребёнка было невыносимо. Постепенно взяла себя в руки, стала помогать: отламывала маленькие кусочки и подносила к ротику.

– Вкусно?

Но кроха по-прежнему молчала. Только в глазах робкая надежда. А ещё жёлтый гной. Какая-то его часть вымылась раньше вместе со слезами. Теперь он опять собирался в уголках. Я сказала об этом вслух, громко, зная, что камеры снимают всё, что здесь происходит. Через короткое время на столе появилось зелье. Когда я промывала малышке глаза, она уже была сонная. Ещё бы! Столько переживаний свалилось на бедную!..