Гибсон нас поймал. Криспин был слишком маленьким, чтобы растрогаться или внять наставлениям, а вот меня старый, похожий на льва схоласт отвел в сторонку.

– Грустить не стыдно, – привычным серьезным тоном сказал он. – Не стыдно сердиться, испытывать страх, отвращение и другие эмоции. Но нельзя им уступать, ясно?

Я кивнул, утирая слезы, а он продолжил:

– Грусть – бездонный океан, в глубинах которого невозможно дышать. Ты можешь дрейфовать на волнах, можешь немного проплыть, но будь осторожен. В горести можно утонуть. Горе – глубокая вода. Повтори.

То, с каким ударением он произнес «повтори», дало мне понять, что это наставление. Заговор от тяжелых мыслей на черный день.

Я не собирался быть хнычущим сопляком, подавленным первой встречей со смертью. Уроки – занятная штука. Глупый ученик считает, что любое усвоенное им утверждение становится непреложным фактом. Дважды два – всегда четыре, независимо от обстоятельств. Но никто не может быть в этом уверен, как не был уверен Оруэлл [3] . Истинный урок требует от ученика не просто усваивать, а раз за разом применять знания. Таким образом знание становится нашей неотъемлемой частью, возвышает нас над животными и машинами. Вот почему лучшие учителя сами никогда не перестают учиться, а лучшие ученики никогда не считают себя абсолютно образованными.

Я довольно долго не вспоминал об этом уроке Гибсона, но теперь выпрямился и расправил плечи, как ни тяжела была ноша, вобравшая горе, сожаление и самоуничижение. Гибсон всегда со мной, и порой я гляжу на себя его глазами, лишь в эти мгновения понимая, кто я есть на самом деле.

– Что с остальными? – спросил я. – Вернулись?

Задержка связи с высокоорбитальным передатчиком была меньше секунды, поэтому я почти сразу услышал ответ Джинан:

– Да, все целы. Хлыст, Бандит, Айлекс, солдаты… даже Гринло.

– Без последней обошлись бы, – попытался пошутить я, но не нашел сил даже усмехнуться. Слишком велико было облегчение.

Джинан рассмеялась. К своему стыду, я, перебивая ее, спросил:

– Тело Гхена забрали?

– Нет, – ответила Джинан, и я представил, как она качает головой. Картина куда более приятная, чем вид за замызганным стеклом телекоммуникационной будки.

Я рассеянно поковырял ногтем рекламную наклейку квантового телеграфа Союза свободных торговцев, членам которого услуги предоставлялись бесплатно. Не сразу нашелся с ответом, не сразу собрался.

– Нужно будет… что-нибудь придумать. Он далеко от дома.

Осталась ли у Гхена родня? Он никогда не говорил о семье, а я и не спрашивал.

– Рада, что ты жив. Когда они вернулись без тебя… – медленно, взвешивая каждое слово, сказала Джинан.

– Я цел, мой капитан, – ласково произнес я, прижимаясь к стене будки. – Немного потрепан, но Окойо или кто-нибудь из младших медиков легко меня подлатают. – Тут у меня получилось усмехнуться. – Убийцу Гхена, Крашеного, я наказал.

– Оставайся на месте, mia qal. Лечу за тобой.

Я уже сообщил Джинан, где нахожусь.

В ответ я смог лишь устало кивнуть, но, вспомнив, что общаюсь не по видеосвязи, добавил:

– Идет.

Повесив трубку, я некоторое время простоял молча, пока сердитый мужчина в кожаном плаще грубым жестом не потребовал, чтобы я выметался из будки. После тяжелого дня мне захотелось двинуть ему по башке, но я ограничился суровым взглядом.

Между посадочными подушками старого грузового корабля примостилось небольшое кафе. Как и большинство зданий на нижнем уровне Арслана, оно торчало между землей и палубой, подобно монтажной пене, занимая все пространство под кораблем.

Когда я вошел и сел у окна рядом со входом, никто не удостоил меня даже взглядом. Должно быть, мне удалось привести себя в пристойный вид. Я молча развалился в пластмассовом кресле, рассчитывая, что до прилета Джинан меня никто не побеспокоит.

Джинан.

Ей не впервой приходилось вызволять меня из неприятностей – но этот раз, хотя никто об этом еще не знал, оказался последним. Она прилетела за мной на Фарос, когда я попался в ловушку Мариуса Вента. В одиночку вытащила меня из его логова, а потом пряталась со мной от его ищеек по всему городу. За один тот месяц мы десятки раз спасали друг другу жизнь. Без плана, без подкрепления, без оружия, если не считать моего меча, который я успел подхватить со стола Вента при побеге. Нас наняли убить адмирала и помочь повстанцам, выступавшим за имперскую аннексию. Кампания длилась еще три месяца, завершившись гибелью Борделона и капитуляцией Вента. Успех стал самым громким в короткой истории Красного отряда. Бассандер негодовал. Это задание отвлекло нас от главной цели, несмотря на то что мы укрепили позиции Империи в Вуали Маринуса и стали лучше готовы к противостоянию со сьельсинами.

А Джинан…

Тогда, в липкой темноте после нашей победы на Фаросе, после капитуляции Вента, она ни слова не сказала. Лишь обняла меня. Мы взялись за руки. Соприкоснулись губами. Я почувствовал металлический привкус на ее коже. Не знаю, любила ли она меня уже тогда, потому что я ее еще не любил. Я испытывал облегчение и животную радость жизни перед лицом смерти и ее многопалыми руками. Жажду жить – ради того, чтобы жить, и заложенный на клеточном уровне древнейший биологический инстинкт – создавать. Создавать. Создавать. В тот момент я осознал, что человек может чувствовать себя поистине полноценным лишь тогда, когда духовно и телесно соединяется с другим человеком.