– Разочаровались?

Девушка настороженно посмотрела на него.

– Привыкли, чтобы вами очаровывались?

– Вовсе нет. Просто к слову пришлось.

– Я тоже - к слову. Когда-то, еще девчонкой, хотела убить вас. Высмотрела у Леонида Максимовича пистолет, узнала, где он его хранит, и если бы в восемьдесят втором повстречала вас, наверняка застрелила бы.

– Почему только в восемьдесят втором?

– Я еще не жила у Закалюков, только приходила к Леониду Максимовичу, а на Полину смотрела зверенышем, знала, что она ваша двоюродная сестра и несостоявшаяся невеста.

– Считали меня виновным в гибели отца?

– Считала. Но уже не считаю.

– Да, я читал вашу статью. От кого вы узнали о действительных обстоятельствах гибели капитана Тысячного?

– Это не имеет значения.

– Мне представляется, что я вправе знать.

– Мне сказал об этом подполковник Петренко.

– Следователь по особо важным делам?!
– Олег невольно придвинулся к ней.

– Бывший следователь, - с некоторым запозданием отодвинулась от него Мирослава.
– Он был уже на пенсии, тяжело болел и умер чуть больше двух месяцев назад. Незадолго до смерти велел сыну разыскать меня, привести к нему. Но разговор наш длился недолго, Петренко было уже очень худо.

– Что он рассказал вам?
– нетерпеливо спросил Олег.

– Рассказал, как тогда получилось. Транспорт со спецгрузом должен был сопровождать другой офицер, но в последние минуты что-то произошло - то ли этот офицер заболел, то ли его по какой-то причине отстранили - и сопровождающим назначили отца. Отец впервые участвовал в таком деле и, очевидно, не сориентировался.

– Что еще рассказал Петренко?

– Что в отца стреляли не вы. Но я уже догадывалась об этом. А мама с самого начала была уверена, что вы не могли.

– Увы, Мирослава Игоревна, мог, - после непродолжительной паузы, твердо сказал Олег. Девушка недоуменно посмотрела на него.

– Я просила называть меня Славой.

– После того, что я скажу, вы вряд ли позволите обращаться к вам столь фамильярно.

– Ой, оставьте этот высокий штиль!
– недовольно поморщилась она. Вряд ли позволите... Столь фамильярно... Уши вянут! Изъясняйтесь нормальным языком. И говорите что угодно, я не обижусь. Больше чем вы обидели меня однажды, не обидете. А свое полное имя я терпеть не могу слишком претенциозно. Ну, говорите, я слушаю!

– Вы сделали поспешный и потому неправильный вывод об истинном виновнике гибели вашего отца. В том, что произошло тогда, были повинны многие люди. Свою лепту в общую вину внес и я, когда умолчал о том, что стало мне известно уже после гибели капитана Тысячного. Хуже того, я дал подписку не разглашать эти сведения.

– И об этом мне сказал Петренко. Он признался, что принудил вас дать такую подписку.

– Он сказал вам не всю правду. Я принял его условие только после того, как он принял мое. К тому же, Петренко не мог сказать вам то, что скажу я. Роман Семенович лишь предупредил мой выстрел. Промедли он секунду, и в капитана Тысячного выстрелил бы я. Разумеется, не зная, что он офицер госбезопасности.

– Не выдумывайте, - замотала головой девушка.
– Вы были ранены и не могли стрелять.

– Так сказал Петренко?

– Об этом я знала без Петренко! А вы снова пытаетесь прикрыть собой родственничка-забулдыгу. По-моему, у вас это переросло в комплекс самопожертвования, как у камикадзе.

Олег расстегнул куртку и ворот рубашки, оттянул их, обнажив изуродованное шрамом плечо.

– Вот, можете убедиться. Я был ранен в левое плечо, а пистолет держал в правой руке.

Мирослава встала, наклонилась к нему, осторожно кончиками пальцев коснулась неровных рубцов шрама. В какой-то миг Олегу показалось, что она ласкает его плечо. Но затем девушка бесцеремонно расстегнула еще две пуговицы его рубашки, ткнула пальцем в шрамы на груди.

– А это кто вас?

– Моджахеды под Кандагаром.

– Значит, первую пулю получили от своего, а эти от врагов?

– Я давно не считаю моджахедов врагами. Они защищали свое право решать свои проблемы самостоятельно.

Мирослава выпрямилась, посмотрела на него в упор.

– А мой отец выполнял свой долг!

– Когда человек убежден, что исполняет долг, он не теряет самообладания, - выдерживая неприязнь ее взгляда, возразил Олег. Простите, что говорю об этом, но вы не только дочь капитана Тысячного, вы еще и журналист. Стало быть, должны знать всю, а не только приемлемую для вас часть правды. Трагедия на Городокском шоссе - не следствие чьих-то ошибок, недоразумений, хотя ошибки, недоразумения имели место. Но все было гораздо сложнее и бесчестнее, чем это вам представляется.

Мирослава потупилась, но затем вскинула голову, передернула плечами.

– Это мне уже объяснили: виноваты были коммуняки, Брежнев, Андропов и иже с ними.

Олег неодобрительно покачал головой, хотел этим ограничиться, но не сдержался.

– Коммунистами были не только Брежнев, Андропов, но еще восемнадцать миллионов человек, большинство из которых искренне верили в светлое будущее, также как другие верят во второе пришествие, а третьи - в переселение душ. Верующие и апологеты веры не равнозначны. Первые за веру шли на костер, вторые наживались на ней, торгуя индульгенциями. Так было и так будет всегда. И не надо путать грешное с праведным.