Но Лариса держалась спокойно, ровно, хотя разговор у них шел непростой. Правда, Галине не сразу удалось разговорить ее, убедить в искренности своих намерений...

Они сели в троллейбус, проехали несколько остановок. Лариса молчала, все еще прижимая платок к губам, хотя в том уже не было надобности - кровь запеклась. Видимо, это был предлог не разговаривать, собраться с мыслями. У Дома ученых Лариса начала пробираться к выходу, хотя выходить ей надо было не здесь. Галина растерялась: бежать за ней, останавливать, вразумлять было так же глупо, как отпустить ни с чем. Но вот девушка - она была уже в дверях - оглянулась, кивком головы пригласила Галину выйти вместе. Пассажиры, которые не собирались выходить на этой остановке, уже сомкнули плечи, спины, и Галина с трудом протиснулась к двери. Едва успела выскочить из уже отправляющегося троллейбуса, на тротуаре столкнулась с дородной дамой, наступила на ногу пожилому военному, забормотала извинения. Лариса успела отойти к газетному киоску и как ни в чем не бывало листала пухлый литературный журнал. Когда Галина подошла, она спросила, не отрываясь от журнала:

– Значит, меня не арестуют?

– Пока в этом нет необходимости, - сухо сказала Галина.

Она была сердита на Ларису за ее дурацкую выходку и такое вот позерство - можно подумать, что ей наплевать, арестуют ее или нет.

– А мне сказали, что меня арестуют, даже советовали уйти из дома на день-два.

– Куда уйти?

– К подруге, тете... Мало ли куда можно уйти!

– Почему только на день-два?

– За это время обещали все уладить.

– Кто обещал?

– Не имеет значения.

– Вас никто не собирается арестовывать, - сделав над собой усилие, как можно дружелюбнее, сказала Галина.
– Я хочу поговорить с вами. Просто поговорить.

Лариса недоверчиво прищурилась, но затем согласно кивнула.

– Зайдемте в Дом ученых, я приведу себя в порядок.

В туалетной комнате Лариса намочила платок, вытерла им колени, умылась, причесалась, осторожно накрасила помадой разбитые губы.

– Еще хорошо, что глаза не подбили, а то вообще был бы видик! сказала она Галине и тут же предложила: - Идемте в бар, выпьем по пятьдесят граммов. Так положено после похорон.

Галина не стала возражать.

Но им не повезло: бар был закрыт.

– Знаете что, - предложила Лариса, идемте ко мне. У меня отдельная комната. И выпить у нас найдется.

– Я не буду пить, - предупредила Галина.

– Дело ваше. А я буду, хочу напиться.

– В таком случае отложим наш разговор.

Лариса удивленно посмотрела на нее.

– Но это в ваших интересах: пьяная я выболтаю все.

– Мне характеризовали вас как умную девушку, а вы говорите глупости, - рассердилась Галина.

Лариса зарделась.

– Извините. Но я действительно хочу напиться, чтобы не думать ни о чем. А еще хочу перевернуть вверх дном одну фешенебельную квартиру. Трезвая я не сумею это сделать: как-то пробовала, не получилось.

– Странное желание!

– Не такое уж странное, если учитывать...
– Она осеклась, а затем неожиданно взяла Галину под руку: - Вы правы: я говорю глупости. Это потому, что ищу себе оправданий, а их нет. Идемте, я расскажу то, что вас интересует.

И снова ее тон - слишком уж покаянный и слишком доверительный, не понравился Галине. Должно быть, все, что сейчас расскажет Лариса, будет неправдой или, в лучшем случае - полуправдой. Но то, что она услышала, ошеломило ее.

Они свернули на тихую Садовую улицу, затененную густыми кронами каштанов. Лариса чуть наклонила голову, заговорила неторопливым полушепотом:

– Год назад я сошлась с Толиком и не видела ничего ужасного в этом. Толик мне нравился своей непосредственностью, робостью, которую он пытался скрывать за напускной грубоватостью. Но вскоре поняла, что сделала глупость: Толик был наивен, как ребенок, и все принимал всерьез. Он настаивал, чтобы мы поженились. Это было бы смешно, когда бы он не был так настойчив. В общем он надоел мне быстрее, чем я ему. Отделаться от него было нелегко, и мне ничего не оставалось, как сказать, что выхожу замуж за Новицкого. Конечно, это была неправда, но я знала, что Толик поверит: с первого дня нашего знакомства он ревновал меня к Паше. Пашу я не предупредила, поскольку не думала, что Толику взбредет в голову объясняться с ним. А оно вон как получилось!

О книге она умолчала. Но дело было даже не в этом - Галина не поверила ей. Все, о чем она рассказала неторопливым, ровным полушепотом, было уже сказано Тамарой Зимовец, которая подхватила пущенную кем-то сплетню. Тем не менее, Лариса повторила ее почти дословно, не пощадив себя и не сделав никакой попытки оправдаться, очевидно, ничего другого придумать не успела...

– Надежда Семеновна знала о ваших отношениях с Толиком?

– Догадывалась.

– А Новицкий?

Лариса вспыхнула, да так, что запылали уши.

– Нет... То есть, возможно, знал... догадывался. Но с некоторых пор он избегал в разговорах со мной таких тем.

– Почему?

Она не ответила, отстранилась, опустила голову, и ее лицо снова накрыла волна рыжеватых волос.

"Ах вот в чем дело!
– подумала Галина.
– Как я раньше не поняла. Еще на автостоянке, не удержи ее Чижевская, она бы бросилась в драку, стала бы под нож. И не из любви к острым ощущениям, а потому, что Новицкому, ее Паше, угрожала опасность. И сейчас решила пожертвовать собой, лишь бы отвести от него беду..."