– Донат, клянусь, я не знаю, куда они подевались, - простонала Надежда Семеновна.

– Лялечка, а ты?

– Отдай список, получишь книги.

– Вот это другой разговор! Я всегда считал тебя умницей.

– Ляля, как ты могла!
– ахнула Надежда Семеновна.

– Дурной пример заразителен, - отрезала Лариса.

– Вот так семейка, один другого лапошит, - подал реплику Рубашкин.

– Помолчите, Сорочкин, это не вашего примитивного ума дело, - осадил его Боков.
– Лучше развяжите девушку, а то у нее уже, верно, ручки затекли...

На какое-то время динамик утих. Чопей встал на подоконник раскрытого окна, ступил на карниз и, страхуемый уже согласным со всем Кандыбой, перебрался на кухонный балкон квартиры Яворских, в подмогу Глушицкому и Кленову.

Валентин вопросительно смотрел на Мандзюка. Хотя он был старшим, но сейчас дело было не в старшинстве - в оперативном моменте, который надо чувствовать нутром, ибо речь уже шла о секундах, что ни упускать, ни торопить нельзя. Мандзюк, как никто, чувствовал бег последних решающих секунд.

Не отрывая глаз от динамика, словно это был телевизионный экран, он сделал предупреждающий жест - дескать, внимание. Неожиданно в динамике прозвучал хлесткий звон пощечины.

– Ты что спятила?!
– прохрипел Рубашкин.

– Волю рукам не давайте.

– Да я тебя...

– Сорочкин, не грубите, - одернул его Боков.
– Она права: сейчас не до этого. Вот когда окончится деловая часть нашей встречи, - пожалуйста. Только имейте в виду, она любит нежное обращение.

– Заткнись, подонок!!
– крикнула Лариса, но тут же сбавила тон, сказала почти спокойно: - Давай список.

– Вначале книги.

– Вначале список!

– Сорочкин, вы рано отвязали ее. Верните красавицу в предыдущее положение, да ручки ей покрепче заверните. К лопаточкам, к лопаточкам!

Послышался шум возни, кряхтение, сдержанный стон.

– Не трогайте ее: вмешалась Надежда Семеновна.
– Донат, учтите, я брошу этот пресс в окно и закричу. Мне уже все равно!

– Какой порыв самопожертвования! Нади, вы выросли в моих глазах.

– Не смейте меня называть так! Я не давала вам повода.

– Прошу простить, я забылся. Хотя о поводах можно было бы поспорить.

– Замолчите! И сейчас же отпустите ее! Иначе я разобью окно.

– Оставь ее, - велел Рубашкину Донат.
– Ну как, угомонилась, лапочка?

– Я не волновалась, - на удивление спокойно сказала Лариса.

– Так где лечебники?

– Я принесу.

– Не получится, Лялечка. Я не доверяю тебе. Прости, но это так.

– Я сказала, значит, принесу.

– Хорошо, примем компромиссное решение: пойдем вместе.

– Вначале список.

– О, боги! Что меня всегда восхищало в тебе, так это твое ослиное упрямство. Вот, держи!

Послышался шелест бумаги.

– Здесь не все листы, - спустя непродолжительное время сказала Лариса.
– Их было девять, я помню, а тут только восемь.

– Неужто? В самом деле. Должно быть, в кармане остался... Вот, пожалуйста.

– Как раз тот, где расписался папа.

– Ты удовлетворена?

– Вполне.

– Куда идем?

– За тем шкафом есть тайник. Пусть ваш подручный отодвинет его.

– Этот?

– Второй, что подальше...

– Ты что? Куда?! Рубашкин, держи ее!

Раздался грохот опрокинутой мебели, звон разбитого стекла, топанье ног, стук двери, испуганный вскрик Надежды Семеновны, хриплая ругань Рубашкина...

– Вот сейчас в самый раз, - удовлетворенно сказал Мандзюк.

Но Ляшенко уже не слышал его - вскочив на подоконник, он махнул рукой стоящим на балконе оперативникам, и те устремились в квартиру. Карниз был узок, но отделявшие от балкона метры Валентин преодолел в одно мгновение. Спрыгнув на балкон, он устремился вслед за товарищами в квартиру, где двое здоровенных мужчин избивали лежащую на полу девушку, выкручивали руки, силясь отобрать зажатые в ее кулаке замусоленные тетрадные листки.

Появление работников милиции вызвало шок. Надежда Семеновна рухнула в кресло, закрыла лицо руками, прошептала в ужасе:

– Какой позор!

То, что Боков и Рубашкин избивали ее падчерицу, она почему-то позором не считала.

Рубашкин пытался бежать, даже сумел оттолкнуть Кленова, проскочить коридор, открыть дверь, но лишь затем... чтобы впустить в квартиру Мандзюка. Рубашкин отпрянул назад, прижался к стене, а затем сполз на пол.

Все произошло за какие-то считанные мгновения. Валентин подоспел, когда Женя Глушицкий уже замкнул наручники на запястьях Бокова, а Чопей возражал выкрикам задержанного: