— Так вот, — продолжил Чикаго. — Я думаю, это самое главное, что подвело меня к опасной черте жизненного выбора. Если принципы моей морали противоречат условностям несовершенного закона, то я его преступлю, не задумываясь. Соответственно я являюсь преступником, так на хрена же нам лицемерить. Это мне не по нутру. Я не хотел бы быть похожим на тех выблядков, которые занимают государственные должности и посты, бьют себя кулаком в грудь и орут что-то о благосостоянии народа и о заботе о нем, одновременно обдирая его как липку. Я уж лучше открыто обзовусь преступником и буду открыто рвать жирных барыг и доить богатых лохов. При этом я никогда не обижу бедолагу мужика — трудягу, не обижу простой бедный люд. Если надо, я поделюсь с голодным, если надо заступлюсь за слабого, но по законам своей морали. По законам своей совести. А вовсе не по требованию продажного государственного аппарата.

— Так ты, братуха, нашу страну недолюбливаешь?

— Нет, брат, родину свою я люблю. Я россиянин и люблю Россию-матушку. Да я, если хочешь, в общем-то считаю себя патриотом и не стыжусь этого и народ наш русский люблю. Мне нравятся наши люди. Лишь дома я могу общаться по душам, любить и ненавидеть, жить настоящей, полной жизнью. А то, оглянись вокруг, вокруг только эти гамбургероподобные американцы, жирные и ленивые, избалованные комфортной жизнью. На хрена они мне нужны… Но мухи отдельно, котлеты отдельно. Россия — это одно, а ложь в государстве — совсем иное…

— А если бы, братуха, представить, что государство нормальное, честное, люди у власти стоят порядочные да человеки добрые, что бы тогда? Был бы ты преступником? — Эдик вопросительно посмотрел на Феликса.

— Хочешь честно, братан, так изволь. — Феликс посмотрел в глаза законнику. — Тогда, братуха Эдик, я преступником бы НЕ БЫЛ. Если ты меня правильно поймешь, а человек ты умный и опытный, то не осудишь.

— Да нет, о чем ты. Я что, гад какой-нибудь, что ли, чтобы человека за душевную правду осудить. И по большому счету, хоть я вор и обязан полностью идею воровскую пропагандировать, без разных там демагогий, но, не кривя душой, я тебе скажу, что прекрасно тебя понимаю и чистоганом с тобой согласен. Я сам часто задумываюсь, как наше воровское видоизменяться будет? Ведь время идет и все меняется. Люди по-новому мыслить начинают…

— Да, время вносит свои коррективы, тут уж ничего не поделаешь, — согласно кивнул Феликс.

— Ну а в общем-то, брат, как ты думаешь, может ли в жизни что измениться? В обществе, я имею в виду?

— Не знаю, старик. В утопии мне с трудом верится, тем более лживые чиновники не только у нас правят, а буквально во всем мире. И в Европе, и здесь, в Америке, так что быть мне преступником по жизни и во веки веков. Такова уж, видно, моя доля.

— Ну а лет через сто, как ты думаешь, возможны перемены?

— Не знаю, не знаю, брат мой старший. Но как-то года три назад имел я разговор с одним умнейшим человеком. Интересные он идеи выдвинул, простые, как все гениальное.

— Расскажи.

— Ну что, братуха, изволь. Только история не коротая.

— Так мы и не торопимся, вся ночь впереди.

— Тогда слушай… Дело было так…

Три года назад поехал я на зону близкого из моей бригады проведать, Крымом его кличут. Ну, ты сам знаешь, навестить, грев передать… Парняга достойный, ему еще пару лет чалиться.

Так вот. В одном из кабаков, эдак лет пять назад, мои пацаны с какими-то беспредельщиками повздорили. Наших было четверо, а их целая шобла. Мои парняги — бойцы разудалые, покромсали этих мудил, да ненароком вошли в кураж и малость перестарались. Одному челюсть свернули, двоим ребра переломали, а Крым вообще отличился — одному из них вилку в задницу вогнал. Хай не лезут!

Все бы ничего, да только эти беспредельщики мусорами оказались. Вычислить им удалось одного Крыма. По глупости своей на следующий день зашел он в кабак расплатиться, так сказать, за причиненный ущерб. Вот ему за добрый поступок и подфартило. Приняли его там омоновцы под белые рученьки и в отделение.

Как уж его там бедолагу ломали — один бог знает. Живого места на нем не было. Только он не раскололся. Никого из своих товарищей не выдал. И пошел родимый за «паровоза». Как мы его откупить ни пытались, сколько капусты ни втюхивали, все бесполезно. Мент, которому он вилку в задницу засунул, оказывается, нехилую должность занимал да помимо этого еще племянником замминистра был, так что отыграться на нем он решил по полной программе. Сколько мы ни подмазывали, выдернуть братуху не удавалось.

Более того, мент и дальше решил его в покое не оставлять. Задумал Крыма на красную зону отправить, но тут уж мы много капусты зарядили. И когда начали тягаться наши деньги против связей злого мусора, то на этот раз победили наши «лавэ». В итоге на зону попал он правильную — воровскую. Но и там долго не продержался — на «крытку» перевели. Там отсидел год, но мы его и оттуда выдернули. Сейчас чалится на доброй порядочной зоне. Там вор за зоной смотрит, мой друг Гурам, да ты его знаешь. Так что у него все путем.