Едва ли стоит противопоставлять дальневосточников жителям других регионов России. Обобщение – всегда упрощение, а значит, искажение; нужно долго всматриваться, чтобы заметить отличия, оттенки, переливы – тонкие, неформулируемые, фиксируемые каким-то шестым или седьмым органом чувств.

Определения «тихоокеанский» и «дальневосточный» нередко существуют на равных: геологический институт во Владивостоке называется Дальневосточным, географический – Тихоокеанским. Из представления о том, что «Дальний Восток» изжил себя и не соответствует ни сегодняшнему, ни тем более завтрашнему дню, родился термин «Тихоокеанская Россия». Академик, географ Пётр Бакланов считает: в словах «Дальний Восток» слышны относительность и евроцентризм. Академик, историк Виктор Ларин говорит: «Может быть, для Европы мы и дальние, но для Азии и тем более для самих себя – нет». «Дальний Восток» – это что-то далёкое на востоке; может быть, даже не совсем Россия? Морская составляющая этим термином вообще уведена за кадр: слишком долго мы считали себя сухопутным народом. Но ведь Дальний Восток – не только суша и даже не только двухсотмильная экономическая зона России, но и выход в океан. «Дальний Восток» ориентирован вовнутрь, «Тихоокеанская Россия» – вовне. Говоря о Тихоокеанской России, мы вбираем в поле зрения океан (а это – рыба, нефть, транспорт, космос…), одновременно подчёркивая российскую принадлежность территорий и акваторий. Тихоокеанская Россия – распахнутая в океан бесконечность, прочно связанная с родным материком. Вместо «дали» и «востока» – Россия на Тихом океане.

Переименовывать Дальний Восток в Тихоокеанскую Россию, впрочем, было бы неправильно уже потому, что эти понятия не совпадают. Якутия – точно не Тихоокеанская Россия, скорее Сибирь; хотя и Сибирь неоднородна: Иркутск – одно, Красноярск – другое, Барнаул, Абакан, Кызыл – третье, Омск, Томск, Кемерово – четвёртое, пятое, шестое… Запад Якутии – Сибирь, восток – почти Чукотка. Две трети Колымы протекают по Якутии, но столицей «Колымского края» называют Магадан, стоящий на Охотском море, которое не имеет отношения к бассейну текущей на север Колымы.

В здешних долготах слова склонны обретать новые значения – тот же «материк», как здесь зовут остальную Россию. Колыма – не только река, как Трасса – не только сама двухтысячекилометровая дорога от Магадана до Якутска, а территория, сообщество, образ жизни…

Возможно, имеет смысл говорить о Дальневосточном федеральном округе в контексте внутреннего административного деления страны и о Тихоокеанской России как о планетарной геополитической категории.

Или же мне напрасно слышится в «Дальнем Востоке» некая пренебрежительность? Может, всё наоборот: не просто север, а крайний, не просто восток, а дальний, примерно как «гвардии капитан»?

Географическая реальность зыбка и переменчива уже в силу того, что даже геологическая история (не говоря о социально-политической) продолжается. Живя по инерции в старых координатах, мы по-прежнему считаем, что граница Европы и Азии проходит по «Камню» – Уральскому хребту, хотя Европа уже давно дошла до Тихого океана. Владивосток – передовой пикет Европы. Это где-то далеко на западе мы, дальневосточники, можем показаться кому-то азиатами; в настоящей Азии сразу чувствуешь себя европейцем. Граница между Европой и Азией условна, как условны сами эти понятия. Что такое Европа, как не далёкая западная окраина Азии? Географические границы давно не соответствуют культурным, не говоря о том, что и о последних можно спорить.

Подлинный хребет России – не Урал, а рукотворный Транссиб, ниточка жизни в горно-таёжно-степной бесконечности. Железный каркас, держащий мышцы страны и передающий по вязи нервов сигналы. Эта длиннейшая в мире магистраль – двойного или тройного назначения, как и весь Дальневосточный регион.

«Как без посещения Мекки нельзя быть настоящим мусульманином, так, не проехав из столицы до Дальнего Востока, нельзя будет называться подлинным русским», – писал в 1892 году Александру III министр путей сообщения, будущий премьер Витте, при котором в российских поездах появились металлические подстаканники. По моим наблюдениям, проехаться по всему Транссибу чаще всего мечтают москвичи или иностранцы. Для дальневосточников и сибиряков это не экзотика, а средство передвижения: надо ехать – едешь, не видя особой романтики в многодневной тряске.

Мы делаем ошибку, считая Дальний Восток чем-то однородным, единым. Когда по телевизору говорят: «На Дальнем Востоке завтра будет преобладать (какая-нибудь) погода…» – это смешно. Это всё равно что: «Над всей Европой безоблачное небо». Дальний Восток не только невообразимо огромен, но дико разнороден: как можно сравнивать маньчжурские субтропики Приморья, бамбуково-лианный Сахалин и ледовитое побережье Чукотки?

На всей этой гигантской, почти с Австралию, территории – всего несколько относительно крупных (ни одного миллионника) городов.

Дальний Восток – насквозь условный термин, под которым можно понимать что угодно. Как единая общность он существует только на карте или в чиновничьем воображении. Это разноплановая, пёстрая, лоскутная вселенная, искусственно сведённая воедино. Восточный макро- или мокрорегион – чуть не половина площади России с набором климатических зон от арктической до субтропической, двумя океанами, несколькими морями, великими реками [5] , континентальной бесконечностью, букетом народов и культур – от заполярных эскимосов до родственных монголам бурятов.

Здесь свободно поместилась бы целая часть света, несколько великих государств, два-три цивилизационных гнезда вроде Междуречья или Средиземноморья.

Живут на этих 40 % площади России всего 8,2 млн человек – чуть больше 5 % населения.

Если в остальной России неблагоприятные для проживания территории занимают 36 %, то на Дальнем Востоке – 81 %.

Чукотские Анадырь, Уэлен, Певек – крайние север и восток России и всей Евразии. Остров Фуругельма у берегов Приморья – самый южный в России. Вот заявочные столбики, вбитые когда-то по углам материка русскими старателями.