Старуха кивнула:

— Утопить я и сама тебя могу, сдать тоже. Но раз утруждаться не придётся, валяй, договорились, удиви меня.

— У вас чертовски болят суставы. Вы смирились с этой болью, вы давно живёте с ней. Она стала частью вас. Каждый ваш шаг, это мучение. Да что там шаг, каждое движение пальца вызывает боль.

— Это ты меня так удивить вздумал? — невесело усмехнулась Куба.

— Нет, это я просто разминаюсь. А вот сейчас начинаю удивлять.

И я протянул руки.

Мои лекарские навыки, даже урезанные маскировочным амулетом, способны на многое. Да, чудес от них ждать не приходится, но если требуется оперативно снять боль — прекрасно справляются даже во многих запущенных случаях.

А этот случай явно запущен. Куча хронических болячек, которые никто и не думал лечить, или с ними пытались справиться дешёвыми, неэффективными методами.

Но я не дешёвка, я кое-что умею. Люди, с лекарским навыком приподнятым всего-то на пятёрку, для обитателей трущоб всё равно, что высшие силы.

Такие же недоступные, вызывающие шок, а то и ужас благоговейный. Ведь на развитие такой специальности приходится затратить столько, сколько весь этот нищенский район не стоит.

Но я здесь. Я доступен. И навыки у меня прилично выше даже в урезанном амулетом состоянии.

Спустя неполные три минуты я прекратил водить руками над многострадальным телом Кубы и, глядя в ошеломлённые глаза старухи, заявил тоном, не подразумевающим возражения:

— Пока что всё. Когда пообедаю, поговорим о ваших древностях. Только пожалуйста, ни слова больше о шпионах. Огорчусь.

Глава 27

Когда проясняется мрак

Бородатого коротышку звали Дыроколом. После того, что я наблюдал этим утром, вряд ли когда-нибудь напутаю с его прозвищем.

Уж не знаю, на какие рычаги надавила Куба, но после предметного разговора именно любитель досок с гвоздями привёл человека, который, по её словам, в городе знал каждый камень и кирпич, независимо от размера и расположения. Если кому-то что-то известно по интересующей меня тематике, он стопроцентно в их числе.

Дырокол появился далеко после полудня. Без церемоний зашёл в лачугу, красноречиво покосился в сторону замаскированного люка в подпол, и лаконично отчитался перед Кубой:

— Он здесь.

Та протянула ему жменю монет. Бородач их принял, но при этом заметил нехорошим голосом:

— За городскую медь сейчас даже плевок не продадут.

— Так и ты не особо утрудился, — заметила на это Куба и указала на меня: — Это ты к нему его привёл, не ко мне. Ему всё и говори.

Дырокол повернулся, посмотрел на меня, как на предмет мебели и спросил без интереса:

— Говорят, тут за какого-то паренька мешок чёрного риса дают. Очень на тебя похож.

— И что? — спросил я голосом человека, отвечающего без малейшего интереса к теме, просто чтобы не молчать.

— Да так, ничего, просто так сказал. Мы тут людей за рис не продаём. Мы вообще раньше шкурами и горшками занимались. Шкуры Данто нам теперь не отдаёт. Раз нет шкур, не надо выделывать кожу, вот и горшки стали ненужными. Нам другим заниматься пришлось. Воровать иной раз приходится, это случается. Но людьми мы не торгуем. Помни это.

Я молча кивнул, а бородач продолжал:

— Того, кто тебе нужен, зовут Гасэт. Мы его просто Гасом называем. Выпить любит, дурную травку любит. Да он всё любит, от чего люди дуреют. Но и с дурной головой руки у него хорошо работают. Зевнёшь при нём, он зубы твои украдёт и пропить успеет, прежде чем рот захлопнешь. А ты даже не заметишь. Учти это.

Я кивнул:

— Благодарю, Дырокол. И я тоже людей за рис не продаю. Хочу, чтобы и ты это знал.

Бородач, уже выходя, обернулся:

— Ты мутный пацан, но Куба за тебя поручилась. А Кубу у нас уважают. Мы помогаем тебе только поэтому. Смотри, не подводи её.

* * *

— Хаос меня побери, ну как же выпить охота. Язык к зубам присох. Куба, ты бы плеснула чего-нибудь. У тебя гость дома, а ничего не налито.

— Гас, ты воды хочешь? Сходи к каналу, там её много.

— Ох Куба, Куба, ты когда-нибудь видела, чтобы я воду пил?

— Гас, а ты случайно не заметил, что в городе жрать нечего? Хотя бы ради этого на денёк останься трезвым. Никогда такое чудо не видела, очень хочется посмотреть.