Генерал Алексис Смайл располагал средствами на содержание трех полков. Нельзя ли взять из них часть?.. Генерал сокрушенно качал головой: никак нет, ваше величество. Содержание корпуса жестоко урезано Робертом Ориджином: война, мол, окончилась, а полки понесли потери. Теперь обойдутся и половиной былого бюджета. Генерал Алексис клялся императрице: мы поможем вашему величеству в чем угодно. Готовы даже к полицейской работе! Нужно будет кого разыскать, схватить, прижать к ногтю – с легкостью. Придется охранять – не побрезгуем и этим. Но денег – увольте, не располагаем…

Стиснув зубы, Мира встретилась с Робертом Ориджином. Говорить с представителем агатовского рода было насилием над собой. Но он все же имперский казначей – должен хоть раз пойти навстречу императрице!.. Роберт выслушал ее с предельным вниманием, кивая: «Ага. Ага». Дослушав, сообщил:

– Я наилучшим образом понимаю проблемы вашего величества, поскольку сам борюсь точно с такими же.

Он раскрыл книги учета и скрупулезно, строка за строкой, показал Мире, куда утекают из казны десятки тысяч золотых. Благодаря урокам наставников из Престольной Цитадели Мира смогла проверить баланс и убедиться, что записи ведутся прозрачно и точно, казначей не скрывает ни единой звездочки. Согласно расчетам, казна тратила больше, чем имела, и влезала в долги. За время правления Миры Корона уже задолжала восемьдесят тысяч мастеровым и торговым гильдиям, а также герцогу Фарвею, который помог Империи ссудой. Мира не сдержала стона:

– О, боги! Лорд-канцлер не просто тратит все, что имеет казна, – а даже больше! Лорд Роберт, почему вы не остановите его?..

– Виноват, ваше величество, но я прихожусь кузену вассалом, а вы – сюзереном. Поговорите с ним. Если он прикажет мне снизить расходы, я выполню сию же минуту. Но спорить с сюзереном я не могу.

Далее в ряду унизительных встреч стояли братья-Нортвуды. Два безмозглых костолома в ходе войны могли разжиться трофейным золотом. И они в долгу перед Мирой: ведь она помиловала Сибил Нортвуд!.. Но и тут владычицу ждало разочарование. Медведи не видели в помиловании никакой ее заслуги, а верили (и не беспричинно), что Сибил спас от плахи Эрвин Ориджин. Странно, но к нему они тоже не питали благодарности.

– Чертов хитрый агатовец! Он сцапал себе трофеи Южного Пути, поскольку сам взял все большие города! Потом заставил мчаться быстрым маршем до столицы – таким быстрым, что мы поссать не успевали, не то что пограбить! А потом, тьма сожри, война кончилась – и мы остались с носом! Да хуже, чем с носом: тысячи наших полегли при Пикси! А бедолаге Дональду раскрошили челюсть – в том самом бою, из которого Ориджин сбежал!

– Я до сих пор не жую мяса, – Дональд говорил с присвистом из-за прорех в зубах. – Супчиком обхожусь, как больной младенец!

– А что до Сибил, – рычал Крейг, – то помилование – это прекрасно, за это спасибо. Но сама Сибил где? А Глория?..

Мира сделала из разговора даже два пренеприятнейших вывода. Во-первых, у Нортвудов тоже нет денег, как и у всех. Во-вторых, они не уберутся восвояси, не получив хоть каких-то барышей от своей победы. Войско медведей останется торчать на Ханае, пока им не отдадут Сибил с Глорией и телегу золота в добавок. То есть – неопределенно долго.

И вот теперь, после всей череды радостей, Мира пыталась пристыдить отпетого ворюгу – с тем же успехом, что учить карася игре в стратемы. Борн кривился, почти не пряча презрения, а Миру мутило, и содержимое кишок просилось наружу – прямиком на его золоченый сюртук.

– У меня был очень плохой день, сударь… Вы поступите разумно, если не станете злить меня еще больше. Одумайтесь. Сделайте шаг назад.

Министр налогов снисходительно вздохнул.

– Я желаю вашему величеству большого женского счастья и детородной силы. Когда вы произведете на свет наследников, то будете воспитывать их, учить морали, стращать наказанием за плохое поведение…

Он потряс рукой, и четыре браслета звякнули друг о друга. Мода южных земель: богачи носят не только обручальный, но и еще по браслету за каждого ребенка.

– У меня, изволите видеть, своих сыновей трое. Младший – ваш ровесник. Так что, ваше величество, я давно не ребенок. Хотите говорить со мной – воздержитесь от нравоучений.

Велик, очень велик был соблазн. Лазурные гвардейцы, несомненно, выполнят приказ, и голова Борна в секунду распрощается с телом. Но что потом? Ориджин прикажет кайрам расправиться с гвардейцами, а на место Борна назначит другого такого же подонка.

Мира вдохнула поглубже.

– Я не о морали говорю, а о сочувствии. Подумайте о людях, из которых вы выжимаете последние соки, чтобы набить свой карман! Подумайте – и опомнитесь. Подайте в казначейство правдивый отчет. Отдайте Короне все, что собрали ее именем. Миллион уйдет лорду-канцлеру, как вы и договорились, но каждый эфес сверх него – я клянусь! – будет потрачен на помощь людям. Тысячи человек вы спасете от голода, еще тысячи – от ран и хворей. Вы давно уже не бедный человек. Не довольно ли жить ради денег? Не пора ли найти более благородную цель?

Дрейфус Борн только развел руками:

– Не могу понять, о чем говорит ваше величество. Во избежание лишних трат вашего драгоценного времени, позвольте мне откланяться.

Мира сдалась:

– Ступайте.

Он ушел, поигрывая тростью, позвякивая четырьмя браслетами. Жена и три ребенка…

Шаг четвертый: запустить дело

Дегустация вин стала отдыхом для Минервиной души. Это был городской праздник, не дворцовый. На нем собрались старшины гильдий, столичные богачи и чиновники магистрата, а придворные обошли его своим вниманием. В зале дегустации не было ни интригана Ориджина с его бездушным семейством, ни толстозадых Лабелинов, ни пустоголовых медведей, ни вечно восторженного министра двора, ни вечно несчастного министра путей… Потому Мира с большим удовольствием приняла приглашение старейшины гильдии виноделов и явилась на дегустацию в сопровождении лишь леди Тальмир и гвардейского эскорта.