Забрав дочь, управился дома, вечером подтопил баньку. Помывшись и поужинав, почитав дочери сказку, и они уснули. А утром он нашёл жену в бане и, удивлённый, сел напротив на лавочку.

– Сашенька, не спрашивай ничего, дай мне время подумать, милый, – Ира закрывала платьем набитые колени, другой рукой пытаясь натянуть его на шею, – я тебе всё расскажу, только потом… – и плакала.

Сашка понял, что случилось страшное, но увидев состояние жены, вышел. Заправив машину, бросил в кабину ружьё, выехал. Ира, проводив взглядом мужа, встала, отвязала бельевую верёвку, продёрнула её через балку перед банным окном и, завязав узлом, сделала неуклюжую петлю.

«Может, что написать? – мысли лезли в голову, выжимая нескончаемые слёзы, – но нет, и так всё узнается…»

Она встала на лавку, обдирая нос натянула петлю и, уже собираясь от страха закрыть глаза, посмотрела вдруг в окно. Там, съёжившись от прохлады, стояла в распашонке голоногая её дочь. Стояла и, казалось, смотрела в её сердце, и в сердце того, кто уже жил в ней. Она опомнилась. И опять обдирая лицо, теперь уже снимая эту проклятую петлю, кинулась к дочери, схватив её, целовала и ревела в голос, прося у неё прощения за слабость и за чуть не случившееся горе.

– Мы будем жить, доченька, радоваться и любить друг друга, правильно ведь?

А дочка, всплакнув, уже смеялась…

***

Сашка остановился и вышел из машины. Всё правильно: пилят там, где не допилили вчера. Он вытащил ружье, переломил, вставил патроны с картечью и, положив его обратно, поехал на звук пил.

Браконьеры работали увлечённо и быстро, поэтому, когда он громко закричал, они даже испугались. Двое заглушили пилы и, улыбаясь, повернулись к нему, а третий, обрубавший ветки, заговорил с явным акцентом:

– Здрасствуй, начальник, сто случилось? – и начал, притворяясь, рассказывать Сашке, что они здесь делают, – мы пилят лес, чтобы хорошим людям зимой не мёрзнуть, потому что холодно, а пилям без документов, потому что нет ещё главного, а он, главный, привезёт бумаги и им кушать.

Сашка, устав слушать, оставив на всякий случай машину открытой, подошёл поближе и, стараясь быть спокойнее, заговорил:

– Вы сейчас сложите пилы, топоры и все свои манатки в кучу, потом спокойно идёте в деревню. Я всё это соберу, и в деревне, вызвав милицию, пишем на вас протокол о незаконной вырубке леса, – Сашка, увлёкшись разговором, отошёл от машины на несколько шагов, контролируя браконьеров.

– Никуда они не поедут, – вдруг раздался уверенный голос.

Лесник повернулся и растерялся. Жердов подъехал на своей легковой машине неслышно, взял Сашкино ружьё и теперь стоял, уверенно расставив ноги, с двустволкой на плече, довольный эффектом.

– Ты понял меня, Сашенька? Если нет, слушай. Мои вассалы сейчас допилят лес, затем сгрузят его и увезут, ты в это время выпиши мне на тысячу рублей дров, только не ставь на этой бумажке число. А я заплачу за эту бумажку, мало того, дам тебе сверху ещё две тысячи, ты спокойно уедешь домой и будешь жить-поживать со своей красивой и нежной женой, – Гришка оскалился в усмешке.

– Что ты сказал про мою жену? – Сашка закипел. – Что тебе надо от моей жены, гад? Она здесь ни при чём, – и он пошёл на браконьера, забыв про всё.

– Что мне было нужно, я взял, – Жердов засмеялся гадким смехом и опустил ружье на уровень груди Сашки, – а вот ты прижми задницу, пока цел, слышишь, Крутой Уокер, борец за справедливость. Шибко не волнуйся, я чистый, да к тому же она была не против, – и он, обращаясь к узбекам, крикнул, – так же, вассалы?

Те дружно засмеялись и затакали.

Сашку захлестнула ненависть, и он прыгнул на Гришку.

– Стой, я сказал! – закричал тот.

Но Сашка уже ничего не видел, кроме этой опухшей рожи и толстогубой пасти, из которой вылетает гадость про его жену. Гришка, отбегая взад, взвёл боёк и, падая через кучу веток, нажал на курок. Гулко и тревожно хлопнул выстрел, раскатив эхо по осеннему цветному лесу.

Удар картечи отбросил Сашку назад. Он упал на спину и привычно, как тогда в Афгане, закрыв глаза, пытался в сознании перетерпеть дикую боль.

Стрелявший испуганно нагнулся над ним и, оправдываясь неизвестно перед кем, заговорил:

– Я же говорил тебе, дурак, не прыгай, а ты? Вот теперь смотри, что случилось…

Сашка открыл глаза и внятно произнёс:

– Ты, наверное, убил меня, но это уже ничего не меняет. Только не мои руки совершат суд над тобой, но совершат всё равно… А семью мою забудь, не то я тебе и там покоя не дам…

Саня, приподняв руку, показал на небо и тут же, уронив её, откинул голову.

***