– Хочу и молчу, - как ни в чем не бывало отвечает он.

– Заканчивайте устраивать концерт, Елена Георгиевна. Мне вас самому раздевать?

– Не буду я раздеваться при этом вонючем бомже с рваными носками!
– брезгливо указываю в сторону махины.
– Ясно?! Он мне – никто! Пусть выйдет отсюда.

– Леночка, изо рта пеночка, хватит буянить. Ну подумаешь, поссорились. Заканчивай дуться, дорогая, - насмешливым голосом произносит махина, шагая ко мне в одном кроссовке. Это что за хрень?! Становится аккурат около меня, и, я бы сказала, грубо кладет свою лапу мне на талию. Резко притягивает к себе, так, что я утыкаюсь в его шею.
– Подыграй мне, дурочка, - шепчет на ухо.
– Знаешь, что менты делают, когда остаются с бабой один на один? Не тупи, - замолкает. А я замираю, не в силах связно мыслить. Надо как-то продержаться до Глеба. А что если все, что показывают в кино правда?
– Раздевайся, Ленуха-грязное ухо, - а потом так же резко целует с противным звуком мою щеку. И вот тут я, кажется, вошла в ступор. Это что вообще сейчас было?

– Ленуха-грязное ухо?
– бормочу я.

– Я имел в виду, что у тебя здесь мука, Ленор, - отпускает мою талию и тут же тянется к моему уху.
– Теперь все чисто.

– Ленор?!

– Ну не ваниш же.

– Ты сначала носки свои выстирай, желательно ванишем, а потом уже мне про ухо говори! Отойди от меня!
– отталкиваю его в грудь.

– Так, успокоились. Семейные разборки будете устраивать у себя дома. Андрей Викторович, отойдите от Елена Георгиевны.

Может в бокале вина, который я выпила за ужином со старым хрычом, что-то было? Это галлюцинации? Иначе не знаю, как объяснить то, что здесь происходит. Вспомнились слова махины про то, что менты могут делать наедине с женщиной и стало как-то не по себе. А что если этот Андрей действительно прав и проще притвориться поссорившейся парой? Пока я раздумывала над тем, как правильно поступить, махина неожиданно разделся.

Наверное, нормальная женщина заострила бы внимание на том, что у него красивое тело, как будто с картинки. Девки однозначно скулят по таким мужикам. Я же, мельком взглянув на его торс, никак не могла отлипнуть от его трусов. Они, в отличие от носков, не драные и реально белые. Вот только они… в грязи. В прямом смысле. Это не поношенные вонючие труселя. На них действительно самая что ни на есть грязь. Медленно скольжу взглядом вниз, смотрю на другой носок – тоже белый, только маленького размера. Реально белый, с красными маленькими сердечками. Явно женский. Охренеть.

– Ну, все чисто, - подытоживает хлюпик, передавая джинсы моему «другу» по несчастью.
– Кстати, у вас носки разные.

– Да, мы с Еленой Георгиевной были в походе и у нас случилась жопонька. В смысле пожар. Она вот мне и отдала один свой уцелевший носок. Я могу одеваться?
– как ни в чем не бывало бросает он.

– Да, конечно.

– Ленка, не тормози. Давай раздевайся, - игриво произносит махина, хватая свои джинсы.

Я же, недолго думая, пока грязнуля занят своей одеждой, быстро сняла с себя блузку и, повернувшись так, чтобы не было видно моих рваных трусов на попе, немедля сняла с себя юбку, прижав руку к боковине. Ну, подумаешь, не подходят к лифчику. Хлюпик, надев новые тканевые перчатки, подошел вплотную ко мне и, надо признать, вполне нормально, без какого-либо намека на сексуальное домогательство, едва заметно, скорее для галочки, провел руками по резинке чулок. Затем взял мою юбку и начал прощупывать ее. Я же прикрылась блузкой.

– Одевайтесь, Елена Георгиевна.

Кажется, от облегчения я шумно выдохнула. Правда, ровно до того момента, пока не ощутила прикосновения к своей заднице. Резко обернулась, обнаружив позади себя махину.

– Руки от меня убрал. Живо, - шиплю сквозь зубы, натягивая юбку.

– Я соскучился по твоим сладким драным трусишкам.

Почему-то в этот момент мне стало плевать на то, что хлюпик увидит мои трусы. Куда больше меня заботит то, что их видел этот. И то, как он в принципе смотрит на меня.

– Елена Георгиевна тоже пострадала при пожаре?
– слышу позади насмешливый голос хлюпика. Отлично, вот теперь я показала всем свои трусы.

– Ну, можно сказать и так. Пожар ночью случился, она бедняжка вскочила спросонья и побежала мне помогать. Но не добежала, зацепилась за ветки, вот и пострадало белье. Да, - наклоняется ко мне, как будто специально обдавая запахом чеснока.
– Лена-попа из полиэтилена. Ой, прости, из драного полиэтилена.

– Ну ты и сука!
– не задумываясь, бросаю я и в этот момент, как назло, мою руку бьет током от браслета. Не сильно, но достаточно, чтобы на это не только обратили внимание, но и я не смогла до конца застегнуть пуговицы на блузке.

– Это что такое, Елена Георгиевна?
– слышу рядом голос полицейского.

– Браслет от нецензурной брани, - чуть ли не выплевываю ему в ответ, снимая к чертовой матери эту хрень.

От бессилия хочется выть. И только, когда мне мельком удалось взглянуть в насмешливое лицо махины, наблюдающего за тем, как трясущимися руками я пытаюсь застегнуть пуговицы на блузке, как ни странно, пришла в чувство. Я – уже не Лена и мне давно не семнадцать, чтобы позволять над собой издеваться.

– Может быть мы закончим весь этот фарс поскорее, Алексей как вас там.

– Присаживайтесь. И вы, Андрей Викторович.

– Послушайте, у меня дочь одна дома, - как можно спокойнее произношу я, как только сажусь напротив стола.
– Мне нужно быстрее домой.

– А сколько лет вашей дочери?
–  интересуется мент.

– Причем тут это?

– Так сколько?
– не унимается хлюпик.

– Одиннадцать.

– Детей можно оставлять одних дома с четырнадцати лет. Нарушаете закон, гражданочка.

– Пошел на хер!

– Тихо, Ленок. Не буянь, - наигранно строгим голосом произносит этот нахал, положив руку на мою ногу.