Я посмотрела на Габриэла. В темноте черты его лица казались мягче.

— Если бы она нашла тебя, ты бы сейчас здесь не сидела, — мягко ответил он. — Сны — это зелья из воспоминаний, страхов и фантазий. Те события отпечатались в твоем сознании.

— Этот был другой. Другой, понимаешь?! Я умею отличать сны с воспоминаниями от бреда.

— Хорошо. Что именно ты видела? Она тебя нашла?

— Да, вытащила из каморки, в которой я пряталась. Я увидела ее алтарь.

— Ты видела его своих… м-м-м… старых воспоминаниях? Он выглядел так же?

— Нет, — стушевалась я.

— То есть колдунья, убившая твоих родителей, сделала что-то с тобой, затем вернула в потайную комнатку и сменила алтарь?

— Да, это звучит как бред. Но Габриэл, я уверена, что это воспоминание! Клянусь!

— Я верю, Теана. Но ты должна понимать, что воспоминания во снах могут быть перемешаны. И если колдунья тебя нашла и ты видела ее алтарь, то чей алтарь тогда нашли законники?

— Не знаю. Может, она была не одна? Может… может, с алтарем что-то случилось?

— Теана, алтарь — это просто камень с начертанными символами магии. Что с ним может случиться? Это не воид, за малейшую царапину на котором некоторые готовы убить.

— Тогда не знаю.

— Но ты уверена, что в доме было два алтаря?

— Я ни в чем не уверена!

Чувствуя себя загнанной в ловушку, я сползла с подушки и накрылась одеялом.

— Еще я видела кровь, которая стекает во флакон. Может, колдунья использовала для чего-то мою кровь?

— На тебе были раны, когда тебя нашли?

— Нет.

— Злая колдунья-целительница? Да тебе не нужны книги, ты и сама можешь их писать.

— Не издевайся, — хныкнула я.

— Прости. Просто обдумай все еще раз. С холодной головой.

Мне почудился и в его голосе, и в словах какой-то намек. Неуловимый, почти прозрачный, но за который я уцепилась со всей хваткой, на которую была способна.

— Если тебе есть, что сказать, то говори! Габриэл, это не тот случай, когда можно играть в воспитание и обучение. Я сойду с ума, если снова буду вспоминать все в мельчайших деталях! У меня ушли годы, чтобы похоронить большую их часть.

— Хорошо. Возможно, это был алтарь твоих родителей.

— Что?! — Я мгновенно взвилась с места.

Села на постели, не заметив, что волосы растрепались, а рубашка задралась, слишком обнажив ноги.

— Теана, тише. Если ты права, и это воспоминания, то алтарь, который нашли законники, принадлежал твоим родителям.

— Нет!

— Подумай сама. Почему колдунья вдруг напала на обычную семью?!

— Потому что им нужны жертвы для кровавых ритуалов…

— Да, но такие? С риском попасться? В доме, где кто-то может услышать? Теана, твои родители спрятали тебя. Застигнутые врасплох умирают семьями там, где за секунду до вторжения колдуна мирно обедали. Они не успевают спрятать ребенка в загодя заготовленную комнату.

Он говорил быстро, четко проговаривая слова, словно боялся не успеть. И правильно: я чувствовала подступающую истерику. Обжигающую ярость граничащую с желанием причинить боль человеку, который обвинял моих родителей в колдовстве.

— Чаще всего такие убийства — результат разборок магов за сферы влияния, за какие-то артефакты или магические зелья. Подумай, я тебя прошу! В вашем доме чудом оказалась комната для ребенка, родители спрятали тебя, ты помнишь два алтаря! Твои родители были магами.

— Замолчи! — рявкнула я. — Ты не смеешь обвинять их!

— Я не обвиняю, Теана! Ты ведь уже видела магию, которая не причиняет вреда. Скажи мне, я похож на злодея?! А Генри?! Сибилла? Мы все такие же, как и ты, только обладающие одним талантом больше. Такие же, как были твои родители.

— Уходи.

— Теана…

— Уходи, дай мне подумать одной!

— Не делай глупостей.

— Я не собираюсь убегать от тебя вплавь. У меня болит голова.

— Принести зелье?

— Нет.

— Прости. Я хотел, чтобы ты дошла до этой мысли сама. Возможно, мои попытки подтолкнуть тебя к ней навели сны…

— Габриэл, пожалуйста, уйди! — глухо простонала я.

Дверь за ним закрылась. В темной комнате было неуютно, темно и тихо. Я потерла глаза, смахнула с ресниц слезы и подошла к зеркалу.

Правда была в том, что я почти ничего не помнила из счастливой жизни с родителями. Уверенность в их безгрешности и доброте была уверенностью безоговорочно любящего и бесконечно оплакивающего их ребенка. Но если Габриэл был прав?