Чуть слышно отворилась дверь.

– Это я, эфенди, селам алейкум! – сказал горбоносый, входя в комнату.

Поггенполь поднес к холодным светлым глазам кисть левой руки с плоскими часами в кожаном браслете и медленно перевел глаза на помака.

– Вы опоздали на целый час. С таким чудовищным отношением ко времени вы так и останетесь средневековыми варварами, живущими в европейской части Турции! – произнеся эту фразу, Поггенполь сделал акцент на слове «европейской». – Толку с того, что мы снабжали вас новейшими орудиями, собранными лучшими немецкими мастерами на заводах Круппа и Бокум феряйн? Вы будете снова и снова проигрывать славянским ордам, пришедшим с Востока, чтобы насиловать ваших женщин и надругаться над вашей верой, пока мы не приучим вас к немецкому порядку и точности!

– Успокойтесь, эфенди! Все прошло наилучшим образом, – Петко присел на ковер и, наклонившись прямо к уху европейца, стал ему что-то торопливо рассказывать. За дверью, в прихожей, послышался скрип половиц. Петко по-кошачьи гибко вскочил на ноги. Его рука потянулась за пояс, где был спрятан нож.

Широкая фигура смотрителя заслонила светлый дверной проем. Голос у него был самый почтительный, а все же чудилась насмешка:

– Еще кальяну уважаемым гостям?

– Да, Гасан, – расслабленно кивнул Петко, – и подай нам ракии. Сегодня особенный день. А вам, господин Поггенполь, придется раскошелиться не только за ракию!

«Чох яхши, помаклар, – морщины на лице смотрителя расползлись в широкой и лучистой улыбке, – как говорят, «йи акшамлар» – посидели, поговорили и ушли. Только учти, любезный, что в час акшами – час заката – порядочным людям не полагается вообще говорить о важных предметах. Иначе злые джины сотворенные, как сказано в Коране, из чистого огня без дыма могут все это проглотить». Духанщик беззвучно смеялся, обнажая белесые малокровные десны. Тут же принесли еще один украшенный перламутром кальян с длинным мундштуком. Старик заранее положил в кальян немного семян конопли и одурманивающего средства. Вода весело забулькала в сосуде, как только помак, развалившийся на мягких подушках, с мечтательным видом начал тянуть из него наркотический дымок…

С утра Поггенполь стал первым посетителем телеграфной станции. Это была одна из немногих турецких телеграфных станций, занятая теперь русскими телеграфистами. О турецком присутствии ничего не напоминало, за исключением свежей репродукции с портретом султана Абдул-Хамида на стене: напыщенный мужчина в красной феске, с выпуклыми бараньими глазами, сластолюбивым ртом и традиционной «священной бородой калифа», к которой какой-то шутник умудрился пририсовать изображение мужского полового органа с крылышками. Ниже на гвозде болталась копия приказа по войскам от 15 января 1877 г. № 5 о приеме служебной корреспонденции на станциях государственного телеграфа и последняя депеша, которую турецкие телеграфисты так и не успели отослать адресату. При переводе ее узнали, что это было послание казанлыкского головы своему вышестоящему начальнику в Филипополь. «Громадные силы русских разбили наших в большом сражении. Казанлыкское население бежит поголовно. Учреждения Красной Луны пока остаются на месте. Приходится так плохо, что администрации надо выбираться», – жаловался градоначальник.

– Примите срочно телеграмму! – с порога заявил Поггенполь.

– Никак не могу! – русский чиновник, не отрываясь от стакана с чаем, увлеченно читал газету.

– Я утвержденный корреспондент. Вот мой знак, – Поггенполь показал ему нарукавную повязку.

– Ну и что? Не помню когда, но было твердо приказано – не принимать телеграмм, – несколько развязным тоном ответил телеграфист.

– У меня есть официальное разрешение от государственного канцлера. Вот печать. Известие крайне важного политического характера.

– Не могу принять и все. Не велено. Сказано же вам. Извольте получить разрешение в штабе. Каждая телеграмма должна быть снабжена подписью и казённой печатью лица, от которого она исходит, – служащий военно-телеграфной команды вдруг откровенно зевнул и скучно посмотрел вокруг, как бы недоумевая, когда наконец уйдет докучливый посетитель.

– Монголы! Русские свиньи! Варвары, дикари! – Поггенполь плюнул себе под ноги и, резко хлопнув дверью, побежал в штаб.

Дежурный офицер в штабе, ознакомившись с текстом телеграммы, снял фуражку и в возбуждении стал ворошить русые волосы на голове.

– Вы ручаетесь за этот текст, господин корреспондент?

– Конечно! Это информация из надежного источника. Надеюсь, вы в курсе, что редакционным телеграммам, которые прочитаны и разрешены начальником штаба, даётся преимущество перед всеми частными. Такие телеграммы идут наравне с правительственными. Все цивилизованное русское общество с нетерпением ожидает телеграмм и сведений из Болгарии.

– Обождите пару минут, – офицер встал, поправив ремень на поясе и, надев фуражку, вышел в соседнее помещение.

Пока он отсутствовал, Поггенполь достал серебряный портсигар и прикурил папироску. Быстро перегнувшись через деревянную стойку, он бросил взгляд на бумаги, разложенные ровными стопками в папках на столе. К сожалению, папки лежали достаточно далеко от него, чтобы можно было дотянуться, а предусмотрительный офицер перед уходом еще и перевернул их с лицевой стороны. Поггенполь едва успел отпрянуть от деревянной конторки на прежнее место, когда услышал приближающиеся шаги.

В комнату вошел дежурный и еще двое мужчин. Один – с погонами полковника, по-видимому, начальник штаба. Второй – в штатском – дородный, с кошачьими пепельно-русыми, усами. К его широкому лицу, оттененному резко очерченным мужественным подбородком (выпуклость которого, если верить френологам, выдает исключительно сильную волю), как будто приклеилась постоянная улыбка. На щеке красовался свежий порез от бритья на скорую руку: капелька крови даже испачкала жесткий воротник белой рубашки. Еще корреспондент обратил внимание, что руки у незнакомца были холеные, почти красивой формы, если бы не коротковатые пальцы. На каждой руке – по витиеватому перстню с бирюзой от сглаза в золотой оправе. А еще Поггенполь заметил, что полковник держался с ним независимо, но с той долей чиновной почтительности, которую нельзя было не оценить. Краем уха журналисту удалось уловить обрывок их разговора.