Может быть это судьба? Но Выхин не верил в судьбу. Он верил в психическую болезнь, которая вызвала галлюцинации, верил в то, что никогда не сможет уснуть за пределами самодельной крепости из одеял из стульев, верил в неотвратимость наказания – но не в судьбу. Тогда зачем он здесь? Какая, блин, мотивация?

Выхин убрал письма в пакет, где хранились его сокровища. Подумав, выудил тетрадь зеленого цвета и отыскал портрет пятнадцатилетней Элки. На рисунке Элка была такая же, как и в прошедшем сне – окровавленная, с торчащими из разорванных ноздрей спичками. Кое-какие спички горели, подпалив чёлку и сделав непроницаемо-чёрным левый глаз. При этом Элка улыбалась безумной, странноватой улыбкой. Рисунок этот был последним в тетради, после него осталось еще шесть чистых страниц.

Выхин вырвал нарисованную Элку, смял, выбросил, а после стал собирать по квартире собственные старые вещи.

Их оказалось ещё меньше, чем маминых. В одном из шкафов Выхин нашёл две водолазки. На балконе в ветхой коробке лежали штаны, кроссовки, несколько рубашек. И ещё, конечно, нашлась любимая зелёная куртка, модная, финская, с девятью карманами, включая два секретных. Устаревшая. Выхину её купил настоящий отец еще в Мурманске. Когда Выхин дорос, родители уже развелись, поэтому куртка осталась как единственное светлое воспоминание о той полноценной семейной жизни.

Сейчас куртка уже не казалась непревзойдённо крутой, как много лет назад. Она выцвела, съежилась, кое-где протёрлась. Но в этой куртке Выхин хранил самые потаённые воспоминания. Он осторожно прощупал кармашки, и в одном из секретных, подшитых под воротом, наткнулся кончиками пальцев за что-то неровное и острое. Дыхание тут же сбилось. Из ночного кошмара дыхнуло холодом и где-то внутри головы детский голос спросил: «А Лёва выйдет?»

Хрена с два!

Выхин подвернул ворот, расстегнул молнию и вытащил из кармана небольшой камешек.

Он был шероховатый и тёплый на ощупь. Не круглый, а вытянутый, с грубыми уголками. Выхин повертел его в пальцах и сразу же нашёл красные рваные линии, которыми камешек был изрисован. Когда-то давно этот камешек составлял мозаику на внутренней стене старого дольмена, являлся частью композиции. Выхин закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, пытаясь вспомнить рисунок, который завораживал его в юности, но на этот раз память не желала выуживать нужные детали. Перед глазами всплывали только обрывки линий, какие-то замысловатые узоры, белые кляксы на камнях, куски рваного мха. Запахло влажным весенним лесом, потянуло сквозняком. Зачесалась кожа на локтях и на груди. Кто-то шепнул на ухо: "Твари божии помнят тебя".

Лес и пещера звали его к себе. Может быть, из-за них он и приехал?

Выхин открыл глаза. Камешек в ладони сделался ледяным. А ещё на закруглённом краю появилась маленькая и размытая капля крови.

Видение почти сразу пропало. Конечно, это был обычный камень из местного леса. Ничего интересного и никакой крови. Но почему-то сразу задрожали руки. Он вспомнил, как весной двухтысячного принёс домой три таких камня и рассовал по разным местам, надеясь, что ни мама, ни отчим никогда их не найдут. Сейчас на ладони лежал один. А где ещё два? И почему это вдруг сделалось так важно? Он нахмурился, пытаясь добраться до воспоминаний, которые спрятал особенно глубоко.

Ничего не получилось.

Тогда Выхин положил камешек в карман и вышел из квартиры.

2.

Он хотел позавтракать в каком-нибудь кафе.

Это была навязчивая мысль, которая преследовала Выхина с пробуждения. Обязательно: крепкий чёрный кофе без сахара, омлет или яичница, жаренная сосиска и горячий бутерброд, причём с долькой помидора внутри.

Последний раз Выхин мог позволить себе подобный завтрак ещё зимой, когда бездумно тратил последние деньги на гребне очередной эмоциональной волны. Перед Новым годом он успел устроиться на работу консультантом в небольшой конторе по продаже оргтехники. Проработал две недели, получил аванс и в сотый, наверное, раз почувствовал острое желание сбежать из города. Крепость из простыней и стульев на съемной квартире больше не казалась надёжной, чувствовался холод преследователя, его неторопливая поступь и гнилой запах. Тогда Выхин отправился в дорогой ресторан и за полтора часа неторопливого ужина потратил девять тысяч рублей на еду и алкоголь. Именно с того похода началось его последнее на сегодня бегство.

Сейчас Выхин пока ещё никуда не уезжал, но наличие денег порождало ранее недоступные желания.

Он прогулялся вокруг дома, прячась в тени деревьев от подступающей жары. Даже утром она заполняла всё вокруг, делала движения медленными, а мысли – вялыми. Пытался вспомнить, где раньше поблизости были какие-нибудь приличные кафе. Вместо столовой, где они с мамой покупали фруктовое желе и мороженое, теперь находился банк. Рядом стоял ларёк, продающий шаурму и курицу-гриль. Вокруг него толпилась молодёжь. Сверкали намазанные кремом загорелые спины, лился девичий смех, гремела музыка. Ребёнок лет четырёх пытался одной рукой удержать надувной круг, а второй запихнуть в рот рваный клок сладкой ваты. Самое время для утреннего похода на море.

Солнце припекало, Выхин мгновенно пропотел и, перейдя через дорогу следом за цепочкой бледнокожих туристов, нырнул за стеклянную дверь кафе «Грузия». Кажется, раньше на этом месте ютились однотипные металлические гаражи.

В кафе было прохладно, это главное. К тому же вкусно пахло жареным мясом, какими-то специями, кофе. Из-за стойки выглянула женщина лет тридцати с хвостиком, показавшаяся Выхину знакомой. Она улыбнулась, спросила с грузинским акцентом:

– Покушать хотите? – затем улыбнулась ещё шире – так улыбаются старым знакомым, – Ничего себе, это ты!