* * *

Терять кого-то — нелегкий процесс. Среди множества других эмоций можно назвать и потрясение, и гнев, и отчаяние, и каждое из этих ощущений захватывает вас, как в тиски. Вам тяжело дышать, вы не в состоянии думать ни о чем другом. А что, если кто-то из живущих не хочет иметь ничего общего с вами? Похоже ли это на потерю близкого человека, или можно ухватиться за надежду на то, что все изменится, как за спасательный плот? После словесной схватки с Соней чувства Рани в беспорядке — мечутся, словно маятник без тяготения. Так проходит минута за минутой, пока Рани совсем не изнемогает. Она расправляет простыни на кровати мужа, разглаживает складочки, которые, как ей известно, Триша уже разгладила во время своего дневного посещения. Время перевалило за полночь. Больничные коридоры пугающе пусты. Для Брента это не имеет значения, его мозг существует в полном одиночестве, затерянный в далеком мире, не имеющем связи с реальной жизнью. Когда Марин училась в начальной школе, она рассказала Рани, что на уроке естествознания их научили узнавать возраст дерева по кольцам на спиленном пне. Марин мечтала отправиться в путешествие в Йосемити, чтобы выяснить возраст поваленных там деревьев, но Брент не разрешил. Рани интересно: а сможет ли кто-нибудь назвать ее настоящий возраст или люди видят только то, во что заботы превратили ее лицо.

Рани научилась правильно говорить по-английски благодаря телевизионным мыльным операм, а читать — благодаря газетам. Со времени приезда в Америку она часто думала, что было бы, если бы у нее тоже была работа, изменило бы это что-нибудь в их отношениях с Брентом или ей на роду написано жить и терпеть.

— Я завидую тебе, — говорит она тихо, убедившись сначала, что никто ее не услышит. Медсестры все время снуют туда-сюда, словно шум, который они устраивают, — раздражитель, необходимый Бренту для того, чтобы очнуться.

Сати, запрещенная нынче в Индии практика, требовала, чтобы вдова во время кремации кинулась на горящее тело мужа. Считалось, что ни одна женщина не захочет жить без мужа, который любил ее и заботился о ней. Рани видела самосожжение в детстве. Детям не разрешалось присутствовать на похоронах, но она сумела пробраться украдкой. Когда дым взвился в небо и послышались рыдания, молодая вдова в белом сари бросилась в погребальный костер. Ее жуткие крики заставили замолчать всех присутствующих. Они стояли и смотрели, как она сгорает. Рани закрыла глаза и молилась, чтобы кто-нибудь спас женщину от гибели. Однако никто и пальцем не пошевелил, все спокойно наблюдали, как вдова совершает то, что ей положено. Когда жители деревни сообщили новость двум оставшимся сиротами детям, те, рыдая, упали на землю. Брат погибшей женщины обнял их и объяснил, что мать умерла с честью и они должны гордиться ею. Благодаря ее поступку они могут высоко носить головы.

— Я не умру вместе с тобой, — говорит Рани, обращаясь к неподвижному телу Брента. — Так много лет я желала умереть, а сейчас предпочитаю жить, — ей вспоминается спор с Соней, горькая уверенность дочери в том, что она была обузой для матери. — Но она всегда была желанным ребенком, не так ли, Брент? — в палате слышно тиканье часов. Рани продолжает разговор со своим безмолвным собеседником: — Ни одна из наших девочек не была обузой. Но я верила тебе, ведь ты все время твердил, что я глупая, а ты умный, — она со стыдом опускает голову. — Я верила тебе, когда ты говорил, что шок от новой жизни слишком велик, что ты не в силах вынести ежедневные унижения, что для того, чтобы выстоять, ты должен лишь молчать… — она умолкает, стараясь подавить рыдания. — Я убедила себя, что дома ты имеешь право быть сильным.

Рани охватывают отчаяние и сожаление. Вот ведь как выходит: Брент был не сильным, а самым слабым из них. Ее дети стали заложниками в его борьбе за выживание. И тут же внутренний голос, пугающе похожий на голос Брента, напоминает ей, что это он обеспечивал их пищей и кровом. Она не желает больше слушать этот голос. Ее собственный теперь звучит достаточно громко.

— Но я никогда не слышала всю историю о твоих унижениях полностью… Может быть, не хотела слышать? — Рани, как Иона, находящийся в чреве кита, понимает, что тонет, но не может выбраться наружу. — Я упустила время, когда должна была спасать наших дочерей. Я… мы оба так перед ними виноваты!

Она кладет голову на подушку рядом с ним, как все годы их брака. Из глаз льются слезы. Ее мангалсутра, священное ожерелье из золотых и черных бусин, опутывает их шеи. Этот символ любви и брака он преподнес ей по традиции на свадебной церемонии. Она медленно подносит руки к застежке и расстегивает ее, затем кладет ожерелье рядом с Брентом и выходит, вытерев слезы.

Соня

Покинув дом после окончания университета, я сделала первую остановку в штате Кентукки. В детстве я очень любила лошадей, и песня «Мой старый дом в Кентукки», звучавшая во время скачек дерби, всегда волновала меня почти до слез. Может быть, я выбрала своим первым прибежищем этот штат из-за больших шляп собиравшихся на ипподроме модниц? Или меня привлекли мчащиеся во весь опор лошади, которые всегда возвращались на то место, откуда начали свой бег?

В Лексингтоне меня встретили бесконечные мили ухоженных полей, белые частоколы и трава, такая зеленая, что казалась почти синей. На всех лицах сияли улыбки.

Я сняла комнату в отеле и арендовала машину на неделю. Не имея четкого плана действий, я решила, что семи дней достаточно, чтобы выработать его, и, перебрав различные варианты, пустилась в одинокое плавание. Целыми днями, вися на чистеньких заборах в джинсах и футболке, я фотографировала пасущихся на траве лошадей. На известном во всем мире ипподроме Кинленд я наснимала множество чистокровок во время бега. Тонкие мускулистые ноги несли вперед их точеные тела, мелькая так быстро, что корпус казался застывшим в воздухе. Конюхи начали узнавать меня. Сначала они просто приветливо махали, а вскоре разрешили входить в конюшни. Теперь я могла застать лошадей мирно отдыхающими, ожидающими своего часа славы.

Семь дней превратились в четырнадцать. У меня были уже сотни снимков, но я делала еще и еще. Фотокамера давала мне чувство защищенности, которого я не знала раньше. Впервые в своей жизни я жила одна. Однако моя райская жизнь скоро закончилась. Меня заметил сын хозяина конюшен, красивый и добрый, на несколько лет старше меня. Он предложил мне научиться ездить верхом на лошадях, которыми я восхищалась. Мы проводили вместе все больше времени, и когда он поцеловал меня, это не стало неожиданностью. После того как мы впервые переспали, я сказала ему, что секс с ним прекрасен. Но когда он признался, что любит меня, я была потрясена. Я пыталась ответить ему любовью на любовь, но воспоминания об отце душили надежду. В ту же ночь я уехала не попрощавшись. Сев в машину, я гнала всю ночь, пока не остановилась у затерянного в глуши мотеля у дороги. Сняв номер, я села у стола и включила компьютер. Я порыскала по Интернету и нашла то, что искала. Я читала отчеты о путешествиях от рассвета до заката, и каждый будил во мне затаенные желания. К вечеру в совершенном изнеможении я положила голову на дешевый деревянный стол и заплакала.