— Это слишком поспешное решение, — говорю я. Озираясь на пустые комнаты, я ищу оправдание: — Мы не еще готовы быть родителями.

И сразу наплывают воспоминания.

Сгущается тьма. Девочка бредет по коридору мимо дверей: одни открыты, другие закрыты, но никто не видит ее. Она плачет, она умоляет о помощи, но никто не отвечает. Рядом никого нет. Слезы текут по ее лицу, уже натекла целая лужа, большая, как море. В порыве отчаяния она колотит рукой по двери, но звука не слышно. Упав на пол, она с горечью понимает, что обречена на вечное одиночество.

— Эй! — Эрик обнимает меня, тормошит, пытаясь рассмешить. — Я тоже боюсь! Но мы будем замечательными родителями. Самыми лучшими. Любой ребенок будет счастлив иметь такую маму, — он целует меня в плечо. — В детстве я бы все отдал за то, чтобы меня усыновили, — он думает, что я понимаю его и принимаю его решение. — Я знаю, сейчас не самое подходящее время, учитывая то, что происходит с твоим отцом. Но если мы не поторопимся, ребенка усыновит другая пара. Может быть, это наш шанс.

— Нет, — говорю я, глядя ему в лицо. Вступить в борьбу или отступить — все равно я проиграю. — Я не могу сделать этого сейчас. Прости.

* * *

Шесть утра. Солнце только появляется на горизонте. Ночная роса покрывает траву. Просыпаются птицы, возвещая о начале нового дня. В больничном коридоре тихо. Заступает новая смена. Медсестры передают друг другу карты, пациенты говорят тихими голосами. Время посещений наступит только через два часа, но они уже привыкли, что я прихожу в неурочное время. Дочь, горюющая по своему отцу.

— У него была хорошая ночь, — сообщает медсестра. — Жизненно важные органы стабильны.

— Спасибо.

Ночью я почти не спала. Эрик ушел в кабинет работать, а я лежала в спальне без сна. Может быть, ему хотелось побыть в одиночестве, но я тосковала по его теплу. Я слышала, что родители забывают друг о друге, когда стоят вместе с детьми под одним зонтиком. Что бы они сказали, если б узнали, что можно и без детей находиться рядом и быть разобщенными?

Папа спит. Только это объяснение и утешает меня, когда я его навещаю. Я верю, что он видит прекрасные сны, что блуждает по улицам своей любимой Индии. Где бы он ни был сейчас, он счастлив и спокоен. После того как папа впал в кому, я исследовала опыт людей, вышедших из подобного состояния. Люди говорят, что они слышали то, что говорилось в их присутствии, чувствовали, кто находится рядом. Это дает мне надежду. Папа должен знать, что я не покинула его. Я буду ждать вечно, что он откроет глаза и увидит меня здесь.

Я не дурочка. Так, может быть, кажется моим сестрам, которые ненавидят его. У них есть на это основания, а у меня нет. Мне ненавистно то, как он обращался с теми, кого я люблю. Он жестоко избивал сестер и мать, но со мной он вел себя совершенно по-другому. Можно придумать миллион причин, почему он меня выделял. Например, из-за моего хрупкого сложения или из-за нашего с ним сходства. Слабый голос шепчет мне, что он просто выбрал одну из нас, чтобы было кого любить, и я оказалась везунчиком. Вероятно, родители сознают ограниченность своих возможностей и мирятся с этим. Они могут отдать себя кому-то одному и любить беззаветно только его. Вот они и выбирают себе любимчика, а остальные пусть заботятся о себе сами. Как бы то ни было, я была любимицей в нашей семье. Меня обожали и папа, и мама, и я в долгу перед ними за это.

— Привет, папа, — я наклоняюсь над ним и целую его в лоб. Сначала я расправляю простыни, потом поправляю подушки, чтобы ему было удобнее лежать. Я внимательно смотрю на аппараты, проверяя жизненно важные показания. С тех пор как он попал в больницу, я стала экспертом. То, что раньше было для меня китайской грамотой, теперь с легкостью поддается расшифровке. — Ты хорошо провел ночь?

Я ставлю стул рядом с кроватью, сажусь и кладу голову на кровать, беру отца за руку. Усталость пронизывает мое тело. Мне хочется свернуться калачиком и заснуть. Когда я была маленькая, мы играли в игру: если я не могла заснуть, отец брал меня на руки, поднимал в воздух, и я кружилась, как самолет в небе. Он выносил меня в коридор, заносил в ванную, проносил мимо кабинета, а затем мы возвращались в спальню. Соня лежала в постели и с завистью наблюдала за нами, а отец бегал со мной на вытянутых руках по всем комнатам, пока у самолета не кончалось топливо.

— Пора самолету приземлиться, — говорил он, усаживая меня на кровать.

— А теперь меня, папочка, покатай меня! — кричала Соня. Он играл с ней в ту же игру, но я знала, что это не то. Ее полеты были короче, кончались быстрее, да и веселого волнения было меньше. Должно быть, она сама чувствовала это, потому что через некоторое время перестала просить его.

— Эрик настаивает на ребенке, — рассказываю я. Единственный звук в комнате кроме моего голоса — шум аппаратов. — Он хочет усыновить ребенка.

Папа любил Джию. Это было видно по тому, как он играл с ней. В тот день, когда она родилась, он явился в больницу, нагруженный игрушками.

— Я сказала ему: «Не сейчас», — скрип колес тележки с едой, доносящийся из коридора, говорит, что настало время завтрака. Но она всегда проезжает мимо папиной комнаты. Бессмысленно приносить тарелки человеку, зависящему от трубочки для питания. — Не пока ты лежишь здесь и борешься за жизнь.

Когда мама позвонила мне и сообщила страшную новость, я готовилась к нашей еженедельной совместной трапезе. Планировалось, что я заеду за ними и отвезу в новый ресторан, о котором слышала восторженные отзывы. Мой мобильник зазвонил как раз в тот момент, когда я продевала серьгу в ухо.