При длительном нахождении в четырех стенах у человека ослабевает иммунитет к внешнему миру, и совершенно теряется у лиц с «футлярной» болезнью. Казалось бы, невелика беда, современные технологии позволяют прекрасно существовать без прямого контакта с внешним миром, взаимодействуя с ним посредством разного рода сетей, соединяющих человека с миром точно кислородные трубки. Но кислород порой перекрывается, и перекрывается самим миром, и человеку ничего не остается, как покориться. Он вооружается и выходит вовне. Но чем вооружается? Что, если кроме мысли, у человека нет оружия? Хватит ли его мощи, что в мире выстоять?
I
Всего один день – один день в офисе, и снова домой.
Должно быть, то же самое думает эмбрион перед выходом в свет: "всего одна жизнь, и снова в небытие"; а его гонят обратно в бытие отрабатывать какие-то грехи.
Но, кажется, профессиональных грехов у меня нет, во всяком случае память говорит, что их нет; огрехи были, но они давным-давно исправлены, а грехов не было, стало быть, бояться мне нечего – возвращение в офисное бытие мне не грозит.
А один день можно и потерпеть, тем более направлен он целиком и полностью на обустройство рабочего пространства в новом здании.
Главное, чтобы пространство не обустроилось в жизнь; чтобы один день не превратился в один день Ивана Денисовича.
Впрочем, для отвращения сей пагубы приложены все усилия, задействованы все средства.
Во-первых, вчерашний благополучный день со всем своим благополучием переведен в день сегодняшний, по крайней мере в моем сознании, ткань которого осталась целой и невредимой, не подвергнутой кроению ночи, после которой просыпаешься точно после операции, не зная из чего нынче состоишь.
Во-вторых, все мысли загнаны в одно место – совершенно плоское и совершенно замкнутое, где каждая мысль на виду, и совершенно изолированное от материального мира, в который мысли в силу цыганской своей сущности будут норовить пробраться, особенно неблагонадежные мысли, уж больно охочи они до разного рода материй.
В-третьих, тело мое и сознание помещены под купол, призванный отражать всевозможные казусы и случайности.
Никаких казусов! Никаких случайностей! Дом – офис – дом. От точки к точке по прямой.
Главное, не допустить искривления прямой, концы которой будут под действием циклической силы неумолимо друг к другу притягиваться, стремясь образовать круг – основу всего сущего на земле – чему будут рьяно способствовать сей основы рьяные приверженцы, апологеты цикличности, получающие особое, терапевтическое удовольствие от созерцания белок в колесе.
Не допустить колеса! Не допустить беличье существование!
В конце концов, можно и когти выпустить и зубы выставить! В конце концов, профессиональной ценности во мне достаточно, чтобы оказывать сопротивление.
Главное, во время сопротивления не расползтись по швам.
Впрочем, во избежание оного недоразумения самый обтягивающий наряд и выбран, хоть и неудобно в нем до жути.
Зато тело держит великолепно! а вместе с телом и дух.
Полагаю, что держит.
По крайней мере раньше держал.
Хороша, однако, подготовка к ответственному дню!
Подготовка, может, и не безупречна, зато защитные средства подобраны изумительно. Наряд пришелся впору. Чем не действие средств? Самое что ни на есть действие самого что ни на есть средства – купола, безукоризненно отразившего намечавшийся казус. Правда, пришлось заменить носки, но это сущий пустяк в сравнении с тем, что могло бы быть и что благополучно осталось в альтернативной реальности.
Эгида добротная, ничего не скажешь. Под такой эгидой нестрашно и во внешний мир выходить.
Тронулись, господа присяжные заседатели!
Газ, вода перекрыты. Окна заперты и занавешены. Свет погашен.
Тронулись.
Было бы неплохо обесточить все электроприборы до единого, но холодильник сему обесточивающему акту категорически воспрепятствует, хотя сверхчувствительных продуктов в нем нет, а те, что есть, запросто перенесут двенадцать теплых часов, и даже меньше, учитывая, что морозильный отсек потечет не сразу.
Но потечет!
Нет, холодильник обесточивать нельзя.
В конце концов, холодильник не утюг. Утюг же наряду с другими электроприборами лишен питания совершенно. Правда, утюга у меня нет. Но это не имеет ни малейшего значения, ни малейшего значения, когда остальные приборы обезврежены.
Тронулись, господа присяжные заседатели.
Не так резво, господа присяжные заседатели! С чувством, с толком, с расстановкой, отслеживая каждый шаг, каждую мысль, особенно мысль – предтечу всякого шага, по крайней мере должною ею быть – чему я намереваюсь самым неуклонным образом следовать, чтобы, ни дай боже, сойти с рельс, с которых сходить мне нельзя, ни в коем случае нельзя; сойду с рельс – пиши пропало: обратно на рельсы мне не встать, по крайней мере с ходу.
Куда же я, право, не обозрев лестничное пространство!
Кто-то в пространстве копошится…
То соседское дитя пытается совладать с портфелем, много больше и много мудренее его.
Не стоит дитю мешать, не стоит мешать реальности – чем меньше примесей, тем лучше.
… Таки совладало.
Тронулись.
Что это?
Еще один копошащийся?
На сей раз по другую сторону баррикады: он – за дверью, я – в глазке его двери.
Преимущество явно не на моей стороне.