Сколько усилий, чтобы сохранить “несметные богатства”, которые обеспечат его балбесу-сыну лишь снисходительные взгляды сыновей сильных мира сего.

Сделав пересадку в Лисках, которые недавно были благополучно переименованы в Георгиу-Деж, мы за сутки одолели путь до станции Кораблино Рязанской области, где жили дядя Ваня и его семья. Путь от станции до их дома напрямую занимал не более десяти минут. Но это был путь домой. А потому первым делом наш незаметно высадившийся десант, озираясь, зашел в станционный туалет, где из рюкзака были извлечены обновки, а из освободившихся галифе золото Шурика.

И вот уже джентльмен-отец под руку с позолоченным денди-сыном налегке движутся к дому, но не напрямую, а в обход – по центральной улице старого Кораблино. А позади них, навьюченный как китайский кули, опираясь на посох, бреду я – отставной офицер Советской Армии.

Похоже, в этом провинциальном городке, где все знают все обо всех, наша процессия производит фурор. Встречные останавливаются и тут же, пятясь задом, сдвигаются в сторонку, уступая нам дорогу даже на широкой улице. Они не только первыми приветствуют встретившихся им “господ”, но, кажется, даже слегка им кланяются, как в старые добрые времена. А “господа” лишь снисходительно кивают головами, даже не отвечая на приветствия.

– Иван Алексеевич. Александр Иванович. С приездом, – слышится со всех сторон.

Волшебный миг торжества пустого тщеславия. Бессмыслица. Но, как манит.

Как же недолговечны мгновения успеха, а особенно, если успех мнимый. Дома один в один повторилась харьковская картина ЗОЛОТОГО СИЯНИЯ и такой же эффект ее воздействия на лиц не случайных, а заинтересованных. Из состояния истерики тетю Нину пришлось выводить достаточно долго, к тому же с применением нашатыря, валерьянки и прочих средств из домашней аптечки.

Перепало и дяде Ване, допустившему бессмысленную трату средств семьи. Примерно через час обнаружили, наконец, меня. Все время семейных дрязг я тихо сидел в сторонке, стараясь не привлекать внимания. Переключение тети на мою персону на время сгладило остроту противоречий между блага дающими и блага потребляющими. А домашние хлопоты, связанные с подготовкой праздничного обеда в честь гостя, и вовсе отложили час расплаты до худших времен.

Засуетился принявший свой повседневный вид дядя Ваня. Он притащил странного вида аппарат, оказавшийся самогонным. И работа закипела. Благо, сусло уже было подготовлено предусмотрительной тетей Ниной заранее. Вскоре проявились серьезные дефекты этой неудачной самоделки, изготовленной когда-то Шуриком. Работа была приостановлена, благо спиртного на первый случай уже хватало. А после обеда я вплотную занялся аппаратом. К вечеру из его останков и подручных материалов удалось сделать намного более совершенный, почти лабораторный, прибор, который впоследствии много лет служил дяде верой и правдой.

К вечеру собрал и установил в гостиной самодельную люстру наподобие тех, что соорудил в Харькове. Дяде они тогда понравились, и я сделал его семье небольшой подарок. Тете сюрприз тоже пришелся полюбу, а потому вскоре в доме установилась нормальная атмосфера, и Шурик, наконец, получил возможность выйти из своего убежища, где пробыл почти целый день, спасаясь от гнева матери.

Включили телевизор, и остаток моего вечера ушел на его ремонт. Когда он заработал, как положено, выяснилось, пора спать. Первый день в гостях у дяди Вани прошел.

Мое первое утро в Кораблино один в один походило на первое утро в Харькове. Только вместо отца, на пороге топтался дядя Ваня с подносом, а вместо мерефянского самогона в графинчике плескался самогон кораблинский.

– Всю ночь гнал, – радостно сообщил дядя, – Аппарат работает, как зверь. Все перегнал. Надо новое сусло ставить. Давай по стаканчику, – предложил он.

А после завтрака мы с дядей и Шуриком штукатурили стены внутреннего дворика. Работа была давно знакома – еще с детства, когда мы с братом помогали бабушке устранять последствия затяжных дождей. Украинские хатки смотрятся красиво, но как много сил тратят хозяйки, чтобы поддерживать этот вид.

Не счесть, по скольку раз мы с братом по просьбе бабушки ездили за мелом, глиной или песком. Мы брали у сарая ручную тележку, брат с лопатой забирался в нее, а я впрягался вместо лошади. И мы рысью направлялись через коровий выгон по степной дорожке к родникам. Вскоре менялись местами. Так играя, приезжали на место, где было отрыто множество пещер и просто ям, в которых местные жители добывали мел. Мы отыскивали участок, где мел был самым белым и самым чистым, и, набрав его полную тележку, отправлялись в обратный путь. Глина и песок были гораздо ближе.

А потом месили глину с коровяком и соломой, отплясывая в ней босыми ногами. Вначале нам, городским детям, это казалось чем-то неприятным, противным, но со временем забыли эти первые ощущения. Мы лихо штукатурили и затирали стены, а постепенно освоили их окраску мелом. Завалинку дома и глиняные полы в доме окрашивали сажей в черный цвет. Окрашенные полы посыпали цветным песком. Поверх песка рассыпали ароматные травы, а потом расстилали разноцветные домотканые коврики. А окна, двери и передний угол с иконами украшали вышитыми рушниками – тоже домоткаными. И хата приобретала свой традиционный вид.