Тут и там появились лохматые и не очень головы. Всем было до тринадцати, что неудивительно — подростки старше скорее сбегали в дерьмовые бары и дешёвые притоны, чем вот в такие «базы». Быстро оценив число и одежду, А. Н. смекнул, что тут находились отпрыски, по крайней мере, двух десятков семей. Из которых половина, как подсказывал полицейский вариант «улитки», была помечена зелёными кругами. Находились под защитой страховки «зелёного» уровня.

— Итак, фараон, чего тебе нужно?

— Мне так и стоять на пороге или внутрь позовёшь, как нормальный хозяин? — спокойно отозвался Эрнест. В этом была доля риска, но педагог внутри детектива ободряюще хмыкнул первый раз. Второй раз — после важного кивка Белого Билли.

— Штырь, проведи безопасника в зал.

Девочка в расцвете беззаботного детства выпорхнула откуда — то прямо под ноги детективу и поманила рукой. Узор её школьной формы совпадал с таковым на юбке убитой Лесли. «Приличный колледж в центре сабурбии», припомнил А. Н., заходя в дом.

Сжать в карманах кастеты, осторожно пройти внутрь. Выбирая место для шага. И оглядываясь в поисках того, что может упасть под «неосторожным» движением недоросля. Бетонный блок может легко отправить в лучший из миров. Куда Эрнест не спешил. Коситься сердитым урдалебом на спускающихся кое — как по обломкам лестницы. Уважительно присвистнуть при виде «зала». Точнее — всё — таки зала.

Большое кострище ограждено обломками синего, «хозяйского» камня, причём кое — где на нём проглядывались чернёные следы резьбы наммунгов. Большой «трон», некогда бывший резным креслом, сзади украшался «гобеленами» (драными ковровыми дорожками). На нём и восседал Бледный Билли, пока остальные сидели кто где. В основном — на «лавках» (два куска пенобетона и доска).

Некоторые сжимали тощими губами кажущиеся гигантскими сигареты. Часть мелюзги демонстрировали смекалку, держа папиросы ножницами (чтобы запах не оставался на пальцах), кто — то поигрывал «карандашами». Беспризорники, чьи губы лет через пять станут лиловыми и начнут разваливаться на хлопья. И пытающиеся казаться ими пай — мальчики, часть из которых пойдёт на дно и даже не успеет осознать первопричину. Изнанка сытой и внешне стабильной жизни. Не была ли такой же стынущая на медицинском столе Лесли Аллен? Пришла пора узнать.

— Говори, — как можно более небрежно сказал Билли, махнув рукой. Эрнест молчал. — Говори, кому сказано?

— Билли, — вкрадчиво начал А. Н., — партнёр может и обидеться за неуважение.

— И что тогда?

— И тогда ты получишь по одной опции — ни марки гонорара, по второй — лазерный разряд в белый лоб, — детектив показательно положил руку на пока что застёгнутую кобуру. И внимательно прислушался — не решит ли кто его огреть сзади трубой? Эрнесту очень не хотелось залечивать сотрясение.

— Что ж, твоё предложение меня устраивает, — медленно произнёс Билли, и А. Н. мысленно похлопал. Дрожь в его голосе была едва заметной. — Чего тебе нужно?

— Информация по Лесли Аллен. Чем увлекалась, с кем виделась, что скрывала.

— Это которая убита была вчера ночью? — осведомился вожак.

— Она самая.

— Может, мои люди чего — то и знают. Они поделятся со мной, а я — с тобой. За пятьдесят марок за факт.

— Десять. Если он окажется фуфлом — ноль, — буркнул Эрнест.

Через пять минут яростного торга они сговорились на двадцати за факт и сорока — за особо ценный. Эрнест сел у кострища и достал обычный, бумажный блокнот и архаичную перьевую ручку. Что должно было говорить о солидности клиента. Они с вожаком условились действовать следующим порядком — желающий рассказать что — то сначала говорил Билли. Тот озвучивал завязку, и если детектив кивал, подросток начинал рассказ сам.

Первые пять рассказов оказались пустышкой. Или же — ложной пустышкой. Они подтверждали реноме приличной, образованной и вполне обычной девушки. Учёба, зал, дом, репетитор, по выходным — кофе в Новом Городе. В Старый Аллены отпускали её очень не охотно. Эрнест прекрасно понимал почему — из любой точки Старого города не больше получаса ходу пешком до Бесильни. А Бесильня — это лёгкие наркотики, алкоголь и шумные компании.

Мало какой родитель спокойно отпустит дочь возраста полового согласия в такое место.

После восьмого рассказа на тот же лад Эрнест выразил неудовольствие и уточнил задание: нужно было рассказать то, что не очень — то знают обычные соседи Алленов. Первые несколько раз он получал только глупые истории о несчастной любви. Глупые — и тем более правдивые, пришлось записать фамилии в блокноте. А вот дальше пошли слухи разной степени правдивости.

Один парень, приблизившийся к рабочему возрасту, сообщил, что Аллены одержимы успехом, и ради этого удлинили ноги рано переставшей рости Лесли. Это согласовывалось со следами операции и модельным увлечением, но более слабо — с остальным. Несколько невнятных слухов говорили о «папике», высоком мужчине в чёрном при длинных белых (или светлых) волосах. Он иногда забирал девушку, и всегда — в стороне от сабурбии.

Кое — кто пересказал под общий смех сплетню из третий рук, что Лесли связалась с подпольем окапи ради новых, ещё более длинных ног. Подумав, Эрнест заплатил и за это, поскольку здравое зерно могло найтись даже в такой байке. А вот встреченное неодобрительным гулом высказывание, что младшая Аллен баловалась фазисом и другими веществами он выделил особо, даже встав с жёсткой лавки.

— Ты можешь рассказать об этом подробно, или это только слух?

— Это не слух, а правда. Вано мне рассказывал в подробностях, но я их забыл.