Инструкция, утвержденная Президиумом ВЦИК 27 сентября 1934 г. перед выборами 1934/35 г., подводила итог изменений законодательства о «лишенцах». Она мало отличалась от инструкции 1930 г., коррективы коснулись терминологии и содержания главы о ведении учета «лишенцев». В инструкции 1930 г. отсутствовало понятие «кулак», но приводились основные экономические характеристики крестьянского хозяйства, владелец которого мог быть лишен избирательных прав. В инструкции 1934 г. все было названо своими именами: пункты инструкции 1930 г. о «земледельцах, скотоводах, имеющих промысловые и промышленные заведения с механическими двигателями» [121] , заменены пунктом о «кулаках», к которым уже применены дискриминационные меры, – «кулаки, выселенные за противосоветские и противоколхозные выступления из пределов сел и поселков, в которых они ранее проживали» [122] . Глава о ведении учета и составлении списков «лишенцев» была изменена в соответствии с решением о передаче функций учета Советам (сельским, городским или районным) [123] . В главе о порядке восстановления в избирательных правах были учтены постановления ЦИК СССР, вышедшие с 1931 по 1934 г.

Конституция СССР, принятая 5 декабря 1936 г., провозгласила полную победу социализма в стране и ликвидацию эксплуататорских классов. Согласно ст. 135, вводилось всеобщее избирательное право: «Все граждане, достигшие 18-ти лет, независимо от расовой и национальной принадлежности, вероисповедания, образовательного ценза и оседлости, социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности, имеют право участвовать в выборах и быть избранными, за исключением умалишенных и лиц, осужденных судом с лишением избирательных прав» [124] . Почему лишение избирательных прав было отменено в 1936 г.? Отвечая на этот вопрос, современные исследователи обращают внимание на то, что эта мера выполнила свои функции – общество стало управляемым и подконтрольным. Как образно выразились В.И. Тихонов, В.С. Тяжельникова и И.Ф. Юшин, лишение избирательных прав являлось «инструментом преобразования советского общества», который стал ненужным, как только работа по преобразованию была завершена [125] . Лишение избирательных прав исчерпало себя и по другим причинам: оно являлось относительно мягкой дискриминационной мерой, применение которой не означало лишения человека свободы. К 1936 г. необходимость в подобного рода действиях отпала, поскольку государством были отработаны куда более жесткие репрессивные меры. Неслучайно, что в середине 1930-х гг. лишение избирательных прав как конституционная мера было отменено и начались широкомасштабные репрессии. С экономической точки зрения «лишенцы» ничего не приносили стране (в отличие от спецпереселенцев и заключенных). Однако можно ли сказать, что феномен «лишенчества» канул в лету в 1936 г. и власти забыли о бывших «лишенцах»? До середины 1950-х гг. анкеты, которые люди были обязаны заполнять при устройстве на работу, поступлении в вуз и т. д., содержали вопросы: «Были ли вы или ваши родители лишены избирательных прав, в каком году и по каким причинам? Были ли вы или ваши родители восстановлены в избирательных правах и в каком году?» [126] Таким образом, даже прежний правовой статус человека играл важную роль в сталинском обществе и после отмены самого института «лишенчества» влиял на его судьбу.

В начале 1920-х гг. сибирские власти, согласно предписаниям сверху, издавали собственные инструкции, в которых учитывались местные особенности. В 1921 г. Сибревком выпустил «Временную инструкцию по выборам в советы». В ее главе об избирательном праве в оговоренный в Конституции 1918 г. список категорий граждан, которые должны были лишаться избирательных прав, дополнительно были включены: «д) комсостав Колчаковской милиции и все сотрудники Колчаковской контрразведки… з) состоящие менее года на службе в Советских учреждениях и в Красной армии, бывшие офицеры и чиновники Колчаковской армии, а также служащие и чиновники учреждений Колчаковского правительства» [127] . Это новшество оправдывалось условиями только что закончившейся Гражданской войны. Впрочем, уже в 1922 г. в циркуляре о проведении выборов «колчаковские» категории были исключены из списка подлежащих лишению избирательных прав [128] . В отличие от других регионов, власти которых весьма произвольно трактовали Конституцию и заметно расширяли круг лишаемых избирательных прав [129] , в Сибири особых нарушений не было. Процедурные вопросы, связанные с составлением и оглашением списков, восстановлением в правах, в местных инструкциях начала 1920-х гг. вообще не оговаривались.

По инструкциям 1922, 1924 и 1925 г. составление списков «лишенцев» возлагалось на членов сель-, вол- или горизбиркомов. Однако в Сибири этим занимались члены избирательных комиссий, как правило, в городах, да и то не во всех. В деревнях же вопрос о составе списков зачастую решался либо непосредственно на перевыборных собраниях, либо на общих сельских сходах. «Списки лишенных избирательного права повсеместно рассматривались на общих сельских собраниях, где таковые и составлялись по каждому сельсовету отдельно», – сообщал 12 ноября 1924 г. в своем докладе «о перевыборах сельсоветов и райисполкома в Анжеро-Судженском районе» секретарь райкома РКП(б) Муравник [130] . Типичное явление первой половины 1920-х гг. – отсутствие в отдельных селах категории «лишенцев» [131] .

В первой половине 1920-х гг. местные власти, не располагая подробными инструкциями и не имея опыта, по своему усмотрению определяли круг «лишенцев», не всегда в соответствии с официальными документами и Конституцией. Местные органы лишали избирательных прав «прибывших в деревню недавно», а также пожилых людей [132] . В сводках нередко встречаются сведения о причислении к «лишенцам» глухонемых, слепых, инвалидов, «замеченных в самогонокурении, а иногда и просто в пьянстве» [133] , приводятся также данные о сохранении прав тем, кому, согласно закону, они не должны были предоставляться [134] .

В целом же в этот период нарушения при лишении избирательных прав не носили массового характера. Это подтверждается, в частности, малочисленностью жалоб со стороны неправильно лишенных. Как отмечалось в отчете Славгородского уездного комитета РКП(б), за 1925 г. «количество жалоб, по сравнению с прошлой кампанией, значительно увеличилось, если в прошлый раз с города поступило одно заявление, а с уезда ни одного, то в эти перевыборы пришлось разбирать поступивших с города 14 и с уезда 17» [135] . Конечно, эти показатели несопоставимы с теми, которые станут характерными для будущего: в кампанию 1926/27 г. поток жалоб увеличится в десятки раз, а в 1928/29 г. – достигнет 1,5–2 тыс. на каждый округ.

В первой половине 1920-х гг. ввиду малочисленности самих «лишенцев» и поступавших от них заявлений о неправильном лишении жалобы разбирались практически сразу. Возможно, из-за отсутствия отработанных норм каждый избирком представлял себе процедуру восстановления в правах по-своему и поступал сообразно обстоятельствам. В 1925 г., когда в инструкции уже оговаривался порядок восстановления, в деревнях в нарушение норм продолжали восстанавливать в правах не после подачи заявления в избирком, а непосредственно на перевыборном собрании или сельском сходе [136] .

Отсутствие в начале 1920-х гг. пристального интереса самих граждан к лишению их избирательных прав объяснялось тем, что первоначально эта мера не подразумевала особых ограничений, помимо невозможности служить в Красной армии и принимать участие в выборах в советы. Кроме того, «лишенцы» не испытывали жесткого прессинга, поэтому сами и окружающие относились к подобному ограничению относительно спокойно. По крайней мере борьба за восстановление в правах не доходила до угроз, террористических актов по отношению к членам избиркомов, как это будет позже.