К началу выборной кампании 1930 г. комиссии по пересмотру списков «лишенцев» закончили работу. Они рассмотрели огромное количество списков, жалоб, заявлений и тем самым помогли избирательным комиссиям. Главной особенностью этой кампании явилось то, что она совпала с началом широкомасштабной акции по «раскулачиванию» крестьян.

В кампанию 1930 г. после многочисленных проверок и работы комиссий по пересмотру списков лиц, лишенных избирательных прав, у избиркомов не должны были возникать проблемы, связанные с «лишенцами». В городах составлением списков занимались горадмотделы, и дела обстояли неплохо и со сроками составления, и с документальным обоснованием лишения. Горадмотделы весь 1930 г. вели тщательную проверку и к началу выборной кампании опубликовали списки. В деревне положение с составлением списков было гораздо сложнее. Как отмечается в докладной записке инструктора ЗСКИК от 28 ноября 1930 г., сельсоветы с опаской приступали к составлению списков «лишенцев» и направляли в райадмотделы старые списки (т. е. списки, проверенные комиссией) [170] . Но от сельизбиркомов требовали, чтобы они выявляли новых «лишенцев». Райкомы ВКП(б) возмущались, что «РАО предлагают при пересмотре дел лишенцев считать лишенцами тех, на кого достаточно документов… поэтому сельизбиркомы вместо организации работы по выявлению новых эксплуататоров сели за подбор материалов на тех, кто уже сосланы или распроданы» [171] . Райадмотделы и райизбиркомы, в свою очередь, недоумевали и с трудом понимали «требования момента». Найти новых «лишенцев» было трудно, т. к. всех, кого можно было отнести к ним, уже выявили и лишили прав еще в начале 1930 г., а позже часть из них восстановили. Чтобы выйти из трудного положения, сель- и райизбиркомы включали в списки крестьян, уже восстановленных в правах краевыми или окружными комиссиями, считая, что в их отношении было принято неправильное решение [172] .

В 1931 г. ведение учета «лишенцев» вновь передавалось сельсоветам в сельской местности, райсоветам в городах, имевших районы, и горсоветам в городах, не имевших их. Руководство по учету в Западной Сибири возлагалось на Президиум ЗСКИК. На практике контроль ведения учета, а также рассмотрение жалоб лиц, лишенных избирательных прав, осуществлял орготдел крайисполкома. Ведение учета в 1930-е гг. стало более упорядоченным (по крайней мере, в городах), чем в 1920-е гг.

Перевыборная кампания 1934 г. проходила в условиях дефицита информации о ее ходе. Ранее в вышестоящие комиссии каждая окружная, районная, городская комиссия направляла подробные отчеты, а проверяющие инструкторы, уполномоченные – докладные записки. Крайисполком отмечал: «…чтобы судить достоверно о ситуации[,] информации с мест недостаточно» [173] . Сложившееся положение, как нам представляется, было результатом потери интереса власти к проблемам «лишенцев».

Следует признать, что эта кампания 1934 г., последняя перед ликвидацией самого института «лишенчества», прошла без особых нарушений в сфере лишения избирательных прав. Возникали лишь отдельные проблемы с определением круга «лишенцев», рассмотрением жалоб и заявлений от них. Власть, имея 15-летний опыт, смогла наладить систему выявления лиц, подлежащих лишению избирательных прав, и их учет. Можно считать, что кампания 1934 г. завершила оформление практики лишения различных групп населения избирательных прав.

По завершении выборной кампании 1934 г. единственной проблемой, связанной с «лишенцами», оставалось содержание в порядке делопроизводства по ним. Как и ранее, ситуация была непростая. Крайисполком пытался навести соответствующий порядок. Была создана даже специальная картотека по прохождению дел через краевую комиссию. Постановлением ЗСКИК от 20 января 1935 г. орготдел последнего обязан был к «1 января 1936 г. тщательно проверить картотеку по прохождению дел, установив окончательную задолженность РИК и горсоветов как по жалобам, направленным на непосредственное их рассмотрение, так и по делам, запрошенным для рассмотрения в крайисполкоме» [174] .

Орготдел крайисполкома, в свою очередь, дал указания райисполкомам и горсоветам привести делопроизводство в порядок. Отмечалось, что некоторые решения по ходатайствам горсоветами и РИК приняты неверно (в 1934 г. крайисполкомом было отменено 24 % решений, в 1935 г. – 16 %) [175] .

Судя по тому, что в 1936 г. выходили абсолютно аналогичные распоряжения орготдела ЗСКИК, ситуация в этом секторе делопроизводства в лучшую сторону не изменилась. Современные историки могут судить об этом и по состоянию хранящихся в архиве самих личных дел «лишенцев». До конца существования института «лишенчества» не был наведен порядок в делопроизводстве «лишенцев» и работе по рассмотрению жалоб. В 1936 г., как и ранее, фиксировались факты, когда ходатайства лежали без движения по нескольку лет [176] .

Данные о численности «лишенцев» публиковались в официальных сборниках с материалами перевыборных кампаний. Однако это не означало, что статистика была достоверной. В начале 1920-х гг.

«лишенцам» не уделяли пристального внимания по причине незаинтересованности в этом властей, и сведения собирались выборочно, для иллюстрации общих тенденций. Данные о трех избирательных кампаниях (1925, 1926/27 и 1928/29 г.) считаются наиболее полными и относительно достоверными, в сборниках о выборах в советы приводились и сведения по «лишенцам» отдельных категорий и регионов. В этот период властям было важно знать подлинную численность «лишенцев», но поскольку те скрывались, а избирательные комиссии вели списки крайне небрежно (в них не включались вновь лишенные и не исключались восстановленные в избирательных правах), в полной достоверности официальной информации приходится сомневаться. В 1930-е гг. власти сознательно начали фальсифицировать данные о подлинной численности «лишенцев».

В начале 1920-х гг. публичная избирательная статистика практически не уделяла «лишенцам» внимания. В сводках о выборах содержались какие угодно сведения (о депутатах, участии в выборах населения, съездах и т. п.), но только не об интересующей нас категории. Не было разработано единых статистических форм по учету категорий «лишенцев», и данные о численности в архивных и опубликованных материалах значительно разнятся. Согласно официальной статистике, доля «лишенцев» в сельской местности составила в 1922 г. 1,4 %, в 1923 г. – 1,3 % (около 7 % в городах). В 1924 г. в РСФСР не имело избирательных прав 843 217 чел. Среди них преобладали торговцы, предприниматели и лица, живущие на нетрудовой доход, – 76,9 % в городах и 37,6 % в сельской местности. За ними следовали лишенные прав по политическим мотивам – 11,7 и 30,1 % соответственно. Духовенство составляло 5,2 % в городах и 20,5 % в сельской местности. На категории лишенных по суду и душевнобольных 4,7 % приходилось в городах, в сельской местности – 9,4 % [177] .

Впервые подробная статистика по «лишенцам» в целом и их отдельным категориям по всем регионам и стране появилась лишь в ходе кампании 1925/26 г. В эту кампанию в СССР насчитывалось 1 млн 40 тыс. «лишенцев» (1,63 % от числа избирателей). Самую многочисленную категорию по-прежнему составляли «торговцы и посредники» (43,3 %); доля «живущих на нетрудовые доходы» достигала 14 %, лишенных за применение наемного труда – 3,8 %, духовенства – более 15 %; лишенных по политическим мотивам – 9 %. Введенная в 1925 г. категория членов семей «лишенцев» пока была немногочисленной – 6,5 % от общей численности [178] . В сельской местности удельный вес «лишенцев» равнялся 1,18 %, тогда как в городах – 5,1 % [179] . По РСФСР показатели были чуть ниже общесоюзных: 1,0 % в деревне и 4,8 % в городах, или в целом 700 621 чел.; пропорции по категориям в целом совпадали с общесоюзными [180] . В Сибирском крае лишенными избирательных прав оказались 32 931 чел. (0,9 % от взрослого населения), при этом на селе лишили прав всего 0,52 %, а в городах – 3,5 %; эти показатели оказались существенно ниже, чем в РСФСР и СССР. Пропорции по категориям не отличались от общероссийских [181] .