— Надеюсь, ты заказала сет большое, чтобы не обидно было за время, потраченное на ожидание.

— Ну, — Ева потупила взгляд, — Я немного обнаглела и заказала два с половиной килограмма…

Порция получалась впечатляющей даже для прожорливых нас, но я в Еве не сомневаюсь, она точно осилит как минимум половину. Прокормить троих, двое из которых мелкие, но всё же альфы, — не самая простая задача.

Убирая фильм с паузы, я сказал:

— можешь наглеть, сколько душе твоей угодно. Могла бы и на пять, и на десять килограмм заказать, если готова столько съесть.

На этом мы замолчали, а двигались лишь иногда, чтобы взять бутерброд. Ева со своим животом с этой задачей справлялась плохо, поэтому я взял тарелку к себе на колени. Мы смотрели “Первого мстителя”, и на моментах, когда Капитан Америка эпично мочил фашистов, девушка возмущённо фыркала и яростно вгрызалась в очередной бутерброд. В общем, блюдо быстро опустело, потому что я от неё тоже не отставал. В итоге звонок от курьера раздался только через полчаса после этого, и. мне кажется, мы оба были готовы к очередному съестному марафону.

Поставив фильм на паузу, я отправился встречать курьера. Заняло у меня это буквально две-три минуты и, вернувшись в комнату, я никак не ожидал увидеть рыдающую Еву. При виде меня она попыталась успокоиться, но в итоге лишь тихо завыла, пряча зарёванное лицо в ладонях.

Я поставил пакет прямо на пол и мгновенно оказался рядом с ней. Что, чёрт возьми. могло произойти за жалкие пару минут?

— Ева, — тихо позвал её я, — Что случилось?

Она ещё раз душераздирающе всхлипнула. потом подняла на меня свои удивительно голубые в этот момент глаза и махнула рукой куда-то в сторону.

там стояла тумба. которая пребывала здесь только во благо интерьера. То есть, поставлена она сюда была шесть лет назад, когда я въезжал в квартиру. И на неё мама, которая и занималась обстановкой в моём новом жилище, водрузила нашу с Лёхой фотографию. Я и не думал её убирать после его смерти, но в комнату всё-таки стал заходить куда как реже, я же, в конце концов, не железный.

— Я… — Ева не смогла проговорить ничего членораздельного из-за душивших её всхлипов, поэтому пришлось ждать, когда станет способна хотя бы нормально дышать. — Я ни разу не ревела из-за его смерти, заставляла себя об этом не думать, даже на похороны не пошла, просто чтобы не осознавать, спряталась… — все эти признания перемежались шмыганьем носом, — А тут… Прости, я схожу, умоюсь…

Но встать у Евы не получилось, потому что в этот же момент она зарыдала с новой силой, кусая себя за ладонь и раскачиваясь в стороны. И я просто обнял её, крепко прижимая к себе, давая понять, что я ни в коем случае ни за что на неё не злюсь.

Ева после этого успокоилась достаточно быстро, даже сама устроилась поудобнее в моих объятиях. Мы молчали, но тут я решил задать ей самый идиотский вопрос из тех, что вообще можно было придумать в этот момент. Какой чёрт меня только за язык дёрнул?

— Ты его любила?

От неожиданности я даже забыла всхлипнуть, таким внезапным для меня оказался вопрос. Но буквально через одно мгновение ко мне пришло осознание того, что я хочу сказать правду Кириллу. О причинах задумываться не получалось, слова сами лились изо рта:

— Я была его истинной, — для меня это слово имело не столь радужное значение, как для альф, поэтому я поспешила пояснить: — Я знаю, что альфу, который не может быть со своей истинной, ничего хорошего не ждёт. И я бы никогда в жизни себе не простила, случись с ним что из-за этого. В конце концов, Лёша был классный… Но я его не любила, почему-то.

Мне самой было не очень приятно всё это произносить, но внутренний голос шептал мне, что я всё сделал правильно, что я должна была сказать Кириллу об этом.

Чертовщина какая-то…

Речь моя прозвучала достаточно цинично, я сама не вкладывала в неё столько хладнокровия. Думаю, мне было бы противно услышать подобное от той, что планировала провести всю свою жизнь рядом с моим братом.

— Прости, — выдохнула я, отводя глаза. К горлу вновь подкатил ком. — Я… Я никогда бы не сказала это твоей маме, а тут… Я не должна была так говорить, — минутное помешательство закончилось, и я вернулась к тому состоянию, в котором пребывала до него: — Мне жаль… И, мне кажется, я бы полюбила его со временем, просто мне, как жалкой полукровке, для этого требуется куда как больше, чем одно прикосновение.

Я взглянула на Кирилла, чтобы понять, как он отреагировал на моё признание. На его лице было задумчивое выражение, но, как мне показалось, ни злости, ни гристи он не испытывал.

— Не извиняйся, — проговорил альфа, продолжая меня обнимать, — ты ведь не виновата, что какому-то лохматому божеству приспичело привязать Лёху к тебе навсегда.

Я тихо рассмеялась. Вот о чём я не задумывалась никогда, так о том, верят ли оборотни в каких-то своих богов? В нашей семье были свои порядки и то, что мы являлись людьми лишь отчасти преподносилось как позор… И, честно, не знаю, почему я никогда себя не ненавидела. Может быть оттого, что тогда бы мне и брата ненавидеть тоже пришлось.