Через десять минут я раскладывала по тарелкам яичницу, а Кирилл наливал чай.

— Вот как я вообще за неё забыл? — как старушка причитал он. — Талант!

Я тихо посмеивалась, но не мешала ему укорять себя вслух.

Но вскоре причитания сменились восхищениями и уверениями в том, что ничего вкуснее он никогда не ел. Пришлось напоминать, что вчера он завтракал творением Марии Александровны, и он сдался, признав, что она просто априори вне конкуренции, об этом даже упоминать не нужно.

Когда Кирилл убирал тарелки в посудомойку, у него зазвонил телефон.

— Да, мам? — ответил он. Из динамика послышался голос Марии Александровны, но я отчего-то не смогла разобрать слов, хотя слух обычно позволял это сделать. Видимо, по телефону она разговаривала тихо. — Хорошо, без проблем. Нет, у меня ничего важного завтра, привезу утром, за полдня ничего там без меня не рухнет.

Кирилл попрощался с матерью, а потом ответил на мой вопросительный взгляд:

— Там развилась слишком бурная деятельность, которая будет продолжаться сегодня до глубокой ночи, так что тебя я домой отвезу завтра утром.

— Оу, — я не знала, как реагировать на подобную новость. — У тебя, наверное планы были…

— Ага, — перебил меня он. — Были. Лечь спать в восемь вечера, проснуться на следующее утром в восемь утра. Но теперь придётся всё переигрывать и ложиться в шесть.

Я хихикнула, а Кирилл серьёзно проговорил:

— В понедельник нельзя недосыпать, иначе к пятнице можно сожрать всех подчинёных, а так, возможно, половина уцелеет.

И с этими словами он выпустил коготь на указательном пальце и почесал в затылке. Я закатила глаза и продемонстрировала ему свой “маникюр”, появившийся по первому моему зову.

— Ого, — удивился он. — У тебя же нет ипостаси…

— А это мои личные, — ответила я, выпустив ещё и клыки. С ними во рту болтать было совершенно неудобно, поэтому я вернула себе человеческий облик почти сразу.

На лице Кирилла было написано неподдельное удивление.

— И так разве бывает? — растерянно спросил он.

Я пожала плечами.

— Как видишь. Но ипостаси у меня совершенно точно нет. У брата есть, а у меня нет. Ну, у него и у мамы не зверь, а просто обличье. То есть они не чувствуют зверя.

Кирилл задумался, а потом начал сыпать вопросами об анатомии полукровок.

Пришлось отвечать, что анализы никоем образом полукровок от людей не отличают, поэтому нам куда как проще живётся среди простых смертных.

— А болевой порог у тебя какой?

У меня сегодня было странное настроение, я, вроде как, сходила с ума в лёгкой форме. Сверкнув когтем я распорола свою ладонь, капнув кровь на пол, но, прежде чем кровь успела потечь ручьём, рана начала затягиваться.

У Кирилла, кажется, задёргался глаз.

— Мне, кстати, совсем не больно было, — улыбнулась я, слизнув кровь с ладони.

— Регенерация потрясающая, — усмехнулся он. — Почти как у меня.

Да, это действительно было моей сильной стороной. Из-за этого, и из-за высокого для полукровки болевого порога, папа меня никогда и пальцем не трогал, потому что это было бесполезно.

Но это никогда не мешало ему попрекать его каждым словом и меня, и братом. А мы просто понять не могли, почему мама его терпит.

Но для меня они остались в прошлом, разве что с братом мы общаемся, но редко: он служит по контракту и, пусть и не говорит прямо, но, похоже, бывает в горячих точках.

После странного, неестественного разговора, мы с Кириллом разошлись по разным комнатам, переваривая диалог. Я открыла на телефоне книгу, погрузившись в чтение, а то, как Кирилл остервенело печатал, можно было услышать, даже не выходя в коридор.

В общем-то, день обещал быть таким же, как и все другие на прошлой неделе, спокойным, сытным и скучным.

Прода от 29.04.2020

Сначала я действительно почитала, потом подремала, сходила на кухню и съела бутерброд, точнее, два. Но когда на часа было двадцать минут четвёртого, Кирилл вдруг выскочил из кабинета, метнулся к дверям спальни и, постучав, влетел в комнату.

— Пошли гулять.

Когда он появился в спальне, я думала, что что-то случилось, но, как оказалось, ему просто приспичило прошвырнуться. Я и сама была бы не против сходить на улицу, но учитывая мою постоянную слабость, когда я хотя бы чуть-чуть перенапрягалась, шевелиться вообще не хотелось.

— Лень, — честно призналась я Кириллу, даже не сев на кровати, а продолжая дальше лежать. И правда, вдруг навалилась такая апатия…

Но альфу такой ответ, кажется, не устроил. Он прищурился и выдал аргумент, который перевернул все мои представления о том, что может перебить ленность: