Про Серегу мой батя сказал, что он и до старости будет бегать с деревянным ружьем. Полагаю, что это была своего рода метафора, и батя оказался прав. Лысков до сих пор, на пятом десятке, живет, как будто играется. Слава богу, что ни с кем больше не воюет.

– За дверью убит! За ящиком убит! – раздавалось по всем этажам общаги в зимнее время года. Это таким образом действовала нападающая группа, осуществляющая зачистку местности. Если за дверью по несчастливой случайности оказывался какой-нибудь малоопытный неудачник, то он с громкими стонами и «предсмертными» конвульсиями вываливался из-за нее. «Труп» обязан был сосчитать до пятидесяти, после чего он со спокойной совестью мог воскреснуть и приступать к дальнейшим боевым действиям. Самым неприятным следствием этого оказывались внезапные вражеские диверсанты в тылу наступающих. Приходилось передвигаться с оглядкой на их возможные партизанские вылазки.

Летом мы, естественно, носились по улице, в основном вокруг общаги, к которой было пристроено здание столовой для железнодорожных рабочих, которые приходили с противоположной от нашего дома стороны двухпутки Транссиба, где находились многочисленные локомотивные депо, какие-то ремонтные мастерские, бесчисленное множество сортировочных путей. Со временем этот пристрой прирос небольшой территорией, которую огородили бетонным забором. А посему площадь нашей войны увеличилась, равно как и изменились конфигурации укреплений, засад и ловушек. Немного реже мы воевали в небольшом леске, который еще не успел попасть под цепь бензопилы, а на одной из опушек усилиями местных жителей образовалась стихийная и безобразная свалка. Сейчас этот лесок уже вырубили, и на его месте горделиво красуется обшарпанная панельная девятиэтажка.

В один распрекрасный для всех пацанов микрорайона и его окрестностей момент в промтоварном магазине на Комсомольском выкинули в продажу пластмассовые игрушечные револьверы, стреляющие пластмассовыми же пульками. Это был кайф! Пять зарядов в барабане, еще пять в планочке запасной обоймы. Пулька вылетает, барабан автоматом проворачивается на следующую ячейку. У многих к тому времени уже были револьверы, громко хлопающие пистонами, но эта откровенно новаторская конструкция мигом покорила недозревшие юные умы.

Все бойцы нашего двора, от мала до велика, уговорами, угрозами и шантажом выпросили у родителей денег на это чудо отечественной легонькой промышленности. Я стал счастливым обладателем серого экземпляра, а чуть позже обзавелся и вторым – черным, с белыми накладками на рукоятке, который в принципе купили Серому, но я вполне резонно посчитал, что он еще маловат для такой роскоши.

Само собой, большая часть всех боеприпасов была утеряна в первых же жарких перестрелках, и вопрос их пополнения встал буквально ребром. Пытливые мальчишеские умы быстро нашли выход из положения. Мы распилили на подходящие по длине куски все доступные нам авторучки и карандаши в своих жилищах. Мне было очень удобно этим заниматься отцовской ножовкой по металлу. Младшему брату в этом трудном деле я не помогал, ибо кто первый встал, того и тапки. Каждый участник процесса заготовил десятки, если не сотни, маленьких цилиндриков и был готов к долгому противостоянию с супротивником в атаке или обороне.

Ссыпав все свое самодельное добро по полиэтиленовым пакетам, мы, как ковбои, хватали свои револьверы и носились по окрестностям, усеивая их горами отработанных выстрелов. Много позже, в фильмах про афганскую и чеченскую войны, я видел примерное количество гильз, оставшееся после жестоких огнестрельных схваток. Вот и we нас было примерно также.

Хорошо, что сила удара пулькой была небольшой, потому что пружины в барабане были достаточно мягкими, иначе бы мы все ходили в пятнах синяков, как леопарды. А глаза друг другу повыщелкивали бы в первые мгновенья боя, как два пальца обоссать. Со временем то ли интерес к подобного рода забавам иссяк, то ли оружие у всех пришло в негодность, но перестрелки из этих револьверов сами собой сошли на нет. До сих пор вспоминаю об этом с особой теплотой и щемящим ностальгирующим сердцем.

Двор у общаги был оборудован баскетбольно-волейбольной площадкой и детскими деревянными постройками – маленькими домиками, горками и верандами с навесами. К сожалению, на площадке никто не занимался спортом, потому что мало было желающих разбиваться об асфальт, которым была покрыта площадка. А домики, и так мало походили на Хохловку, так еще и какие-то безобразники нагло насрали внутри них, навсегда отбив желание играть рядом с ними. Даже война, которая чуть меньше, чем полностью, состоит из говна, сторонилась этих шедевров русского деревянного зодчества позднесоветского исполнения.

После того, как мы всем скопом посмотрели по телеку британский мини-сериал про подвиги лесного разбойника Робина Гуда, наши военные подвиги махом переместились в средневековье. По соседству с общагой квартировал овощной магазин, у черного хода которого штабелями постоянно стояли ящики из-под яблок и помидоров, сколоченные из нешироких и нетолстых деревянных досок. Мы повадились таскать эти ящики, выламывать доски и выстругивать из них мечи. Вооружившись таким образом, наша ватага начала серию побоищ, иным из которых позавидовало бы и Ледовое. Конечно же, мы не имели никакого представления об основах фехтования и в основном бестолково рубили, и тыкали в сторону супротивника, нередко врезая прямиком по пальцам чужой руки.

Между общагой и Транссибом была низинка, которая ближе к железной дороге и вдоль нее была утыкана гаражами, а посередине каждое лето перекапывалась экскаваторами. То ли для прокладки новых труб, то ли для починки вечно аварийных старых. Экскаваторы вырывали огромные котлованы и нагребали высокие песчаные холмы, в величественных декорациях которых и разворачивались наши сражения. Мы гонялись друг за другом, перепрыгивая с холма на холм или скатываясь в ямы, рубились на самой вершине или копошились на самом дне. Я всегда отбивал удары, летящие мне в грудь, взмахом своей деревяшки вверх.