К сожалению, непрошеный, смущающе громкий стон вылетает из моего рта как раз тогда, когда он наклоняется. В следующую секунду его тело каменеет, он оборачивается и выпрямляется, резко поворачивая голову в моем направлении.

Черт. Подери.

Мои глаза опускаются в пол, и я раскачиваюсь на цыпочках, приоткрывая дверь ванной шире. Закрой дверь! Уходи! Беги отсюда и не забывай извиняться. Прекрати пялиться на его член, идиотка!

Мой мозг продолжает кричать на меня, пока я бездумно таращусь на его твердую плоть. Какой же он чертовски большой. Слишком большой для парня.

— Восхитительное зрелище, не правда ли? — спрашивает он с нотками скуки в голосе.

Он твердый как камень, а я… все еще пялюсь на него.

Наконец-то осмеливаюсь оторвать свой взор от его члена, чтобы встретиться с холодным выражением его глаз. А он наклоняет голову, изучая мое лицо, пока вода продолжает литься ему на спину. Мокрый… он мокрый и твердый и… Я снова пялюсь!

— Прости! — кричу я громче, чем нужно, потом съеживаюсь.

Он никак не реагирует, а я продолжаю стоять в дверях, как будто мои ноги приросли к полу. Вместо того чтобы чувствовать неловкость, Роман хватает шампунь и начинает яростно намыливать волосы. Я по-прежнему веду себя как извращенка, продолжая глазеть. Когда вы что-то для себя решаете, вы должны стоять на своем.

— Я… я не помню тебя… имею в виду, помню тебя, но не помню, что бы сделала что-то, что могло бы тебя разозлить… мы… гм… никогда даже толком не разговаривали… разный круг общения и все такое, — бормочу я.

Его руки задерживаются в волосах, и он подставляет голову под струи воды, чтобы смыть остатки шампуня с них, прежде чем взглянуть на меня. Он внимательно изучает меня в течение минуты, но, в конце концов, качает головой, как будто ему противно.

— Цифры, — бормочет он. — Припоминаешь ночь Хэллоуина, когда ты приперлась на вечеринку с Андерсоном и его друзьями?

Мои брови резко взлетают вверх, доставая до самых корней волос.

— Понимаю теперь, что ты меня точно с кем-то перепутал. Я никогда не ходила на такие вечеринки. Большую часть времени я ненавидела его или обзывала. — Или избегала его щелбанов, его вонючих праздников, и его постоянных сопливых комментариев, которыми он пытался меня задеть.

— И все же ты здесь, на его свадьбе?

Мои глаза снова опускаются на его голую плоть. Разговаривать с мужчиной, сложенным как Адонис, когда он голый… да — самое оно. Скажите мне, что можете говорить, не глядя на такого, и я заткнусь.

— Мои глаза здесь, — говорит он, забавляясь.

Резко поднимаю глаза вверх, чтобы успеть увидеть небольшую ухмылку, играющую на его губах.

— Я… здесь, потому что моя мать была непреклонна. Кроме того, моей подруге Лидии… по какой-то причине обязательно нужно было оказаться здесь, чтобы сделать операцию на открытом, разбитом сердце.

Он выглядит смущенным, но никак не комментирует последнюю ремарку, вместо этого нанося какой-то гель на свое тело. Терпкий, возбуждающий запах окутывает меня, и я почти задаюсь вопросом, оттачивает ли он на мне чары своего мужского обаяния или что-то в этом роде.

— В выпускном классе ты появилась на вечеринке своего брата на Хэллоуин пьяная и под кайфом. Настолько пьяной и обдолбанной, что еле держалась на ногах.

— Сводного брата, — поправляю его я, затем хмурюсь. — Я действительно не припомню такого.

— Он потратил всю ночь, пытаясь заставить тебя протрезветь, потому что знал, что его отец и твоя мама будут винить его в твоем состоянии, и он потеряет свое жилье. После этого ты решила стать стервой без причины.

И снова хмурюсь. Я понятия не имею, о чем он говорит. В моем банке памяти тако-о-о-го точно нет. С другой стороны, старшая школа — это мое время и мое право, чтобы напиться и обкуриться.

Он вздыхает, перекрывая воду, и без ложной скромности открывает стеклянные двери душевой кабинки, и выходит, не торопясь обернуть полотенце вокруг талии, чтобы прикрыть этот массивный, все еще твердый, фантастический член.

— Ты всегда такой жесткий? — спрашиваю я, а потом понимаю, что сказала это вслух, когда он приподнимает бровь. — То есть, как я, по-твоему, могла быть стервой?

— Мне кажется, я как-то пытался приставать к тебе, а ты сказала мне, что я высокомерный ублюдок и лишился стипендии, потому что не имел права ни с кем драться. Насилие не выход и бла-бла.

Правда не помню ничего подобного.

— Я бы никогда такого не сказала, — говорю я ему, хотя это были не самые лучшие годы моей жизни, и я точно могла такое сказать. Возможно, он просто оказался не в том месте и не в то время. Но на самом деле, насилие не является выходом, даже если внутри меня бушует гнев. Не то, что бы я делала все, что думаю.

Он смотрит на меня, как на идиотку.

— Это не совсем то, что парень вроде меня может забыть.

— И теперь ты ненавидишь меня? — предполагаю я. — Потому что была обдолбанным подростком, и, обкурившись в хлам, однажды сказала тебе что-то обидное?