Он тяжело дышит, и я киваю. Если кто-то и понимает последнюю часть, так это я.

— Я была неправа, — тихо говорю я. — Насилие в той ситуации было приемлемым решением, — он прочищает горло, слегка смещая вес.

— Я никому не рассказывал о своей сестре, кроме Андерсона, моих родителей, твоей матери, а теперь и тебе. Вот почему я здесь ради Андерсона. Он был рядом со мной. Вот почему я могу простить его никудышные манеры, потому что мои родители выгнали меня, когда я больше не был главным кандидатом в скауты колледжа. Они отказались пускать мою сестру в полицию, потому что ее бы назвали шлюхой. По их словам, так все и работает. И когда мне понадобились деньги на колледж, твоя мать оплатила мое обучение, не ожидая ни цента обратно, хотя я и выплатил ей все.

Это определенно моя мать в той ее ипостаси, в которой я ее знаю… до того, как она оставила моего отца, разбитого на тысячу мелких осколков, чтобы стать богатой женщиной. Это также объясняет, почему Роман проводит столько времени с моим ничтожным сводным братцем и моей поверхностной матерью.

— В то время я встречался с Эмили Лоуренс, — продолжает он, слегка ворча. — Она бросила меня, как только передо мной перестала маячить перспектива будущей спортивной карьеры.

Превращаясь в куклу с качающейся головой, снова киваю, вспоминая Эмили. Она определенно была зайкой спортсмена, но жаль слышать, что в ней не было ничего больше.

— Некоторые люди хотят то, что у нас есть, вместо нас самих, — звучит философски, но это все, что я могу сказать.

— У тебя кто-то есть? — спрашивает он, прочищая горло.

Он вдруг занервничал?

— Нет. Никого. Последний парень, с которым я была предельно серьезна, решил, что не справится с одной рукой. Он не возражал, когда я носила протез, но, в конце концов, ему пришлось увидеть меня без руки. Я снимаю ее, когда ложусь спать, и, за исключением этого, я всегда носила ее только тогда, когда выходила на улицу.

Моя робо-рука дергается, как будто знает, что о ней говорят. Чертова рука. Она доставляла немало проблем ночью.

Роман выглядит смущенным.

— Большинство моделей рук используются только для эстетической цели, — объясняю я, пожимая плечами. — Если бы они не использовались чисто для красоты, то они не были бы действительно функциональными после выполнения определенных задач, для которых они, возможно, были разработаны. Если бы я не выполняла эти задачи, мне было бы неприятно носить руку.

Он качает головой.

— Просто пытаюсь понять, в чем проблема. Как долго вы встречались?

Это… не то, чего я ожидала.

— Чуть больше шести месяцев. Не все парни могут справиться с потрясающей девушкой только с одной рукой, — шучу я, стараясь сохранить легкость в голосе, чтобы он не начал жалеть меня.

— Но твои сиськи наверняка компенсировали отсутствие у тебя одной руки, — обескураживает он.

Ухмыляясь, я делаю вид, что смотрю вниз на мои достаточно выдающиеся буфера.

— Забавно, я говорила то же самое. Думаю, он не зацикливался на размере груди, — пожимаю плечами, все еще улыбаясь.

Мои глаза встречаются с его взглядом, и на его лице расцветает широкая улыбка, и в моей груди возникает непрошеное чувство тяжести, когда понимаю, что в его взгляде синих глаз нет ни капли жалости.

— Я зациклен на сиськах и заднице. Ноги следующие. Затем глаза. Следом идет ум… руки на последнем месте по критериям, — продолжает он, отталкиваясь от комода, когда его ухмылка становится шире.

Вот тебе и не поддаваться Роману Харту.

— Ты просто душка, — говорю я, хотя и не так язвительно, как хотелось бы. Это звучит более хрипло, выдавая меня с головой.

Его брови взлетаю вверх.

— Так за тобой ухаживали?

— Я никогда не получала грёбанных коробок конфет, — отвечаю я, все еще надеясь отложить возможный фейерверк. Если он так же хорош в постели, как и его поцелуи… я буду влюблена к утру.

Секс? Я, правда, думала о сексе?

Моя робо-рука внезапно хватает и обхватывает мой… О нет. Да ну, нахрен.

— Нет! Я кричу, когда робо-рука начинает пытаться стянуть с меня штаны, вероятно, чтобы на самом деле трахнуть меня этими проклятыми металлическими пальцами, которые не предназначены для мастурбации. — Не смей этого делать!

Рука-робо колеблется, и все еще засунута мне в штаны, когда я начинаю отчаянно отстегивать ремни.

— Что ты делаешь? — Роман спрашивает меня, напоминая, что он свидетель этого ужасающего момента.

— Я должна ее снять! — огрызаюсь я. Робо-рука воспринимает эту команду неправильно, и она снова начинает стягивать мои штаны, и мои глаза с ужасом смотрят, как она срывает мое нижнее белье.