Она начинает встречаться с марсианским мальчиком.

Да, в школе учатся и другие дети Марса. Их немного, но они есть. Кавалер – почти ровесник Доун. Зовут Тим. У него такие же глаза, правда, волосы на тон светлее. Думаю, их сплотило полное отсутствие таланта к активным видам спорта. Тим абсолютно беспомощен на футбольном поле, а Доун никогда не примут в волейбольную команду. Наверное, ребят сблизила общая слабость. А может, они сдружились еще на Марсе или в Центре. Я не спрашиваю, да и какая разница. Рано или поздно мне придется ее отпустить, и неважно, к марсианину или к землянину. Впрочем, сама параллель некорректна, поскольку Доун и Тим оба американцы. Ассимилированные, но все же американцы. И вообще, я зря забиваю себе голову, ведь отпустить Доун придется еще очень и очень нескоро, да и то не окончательно.

Иногда, глядя в глаза Доун, я пытаюсь представить марсианские небеса, какими они были миллионы лет назад, когда марсиане, предвидя грядущий ледниковый период, воздвигли в Элизиуме нерушимые пирамиды и заперли собственных детей в криогенных камерах в надежде, что в будущем какая-нибудь инопланетная раса их отыщет, разморозит и даст приют. Однако чем дольше я смотрю, тем больше погружаюсь в бездонную синеву глаз, и в недрах прозрачного омута, под безмятежной гладью, вижу потаенные мысли. Почему она их скрывает, почему не дает им выйти на поверхность?

– Мама сегодня звонила, — говорит Хелен как-то вечером. – Обещают приехать с отцом на выходные. Страсть как хотят познакомиться с Доун.

– Долго же они собирались,– замечаю я.

– Они бы приехали раньше, но отец часто работает на выходных. Вкалывает на заводе как проклятый. Я ждала их еще ко Дню Труда, но отец снова взял сверхурочные.

– Он себя так в могилу загонит.

– А куда деваться. Ему на пенсию в следующем году.

– Выйдет на пенсию и будет играть в гольф.

– Чем тебе не угодил гольф?

– Как будто других занятий нет.

– Посмотрим на тебя, когда доживешь до его лет.

– Надеюсь, мне повезет больше. И вообще, нам еще рано думать о пенсии.

Хотя Хелен отчасти права. Какие радости у стариков, кроме как играть в гольф, есть, спать и смотреть тривизор?

Родители Хелен приезжают в пятницу поздно вечером. Доун уже легла. Гости явно устали с дороги. Тесть, высокий, худощавый, но с намечающимся брюшком, трудится мастером на заводе, где работает уже без малого сорок лет. Зовут тестя Джордж. Теща, Грейс, его полная противоположность, приземистая и крепко сбитая. Хелен унаследовала от отца рост и черты лица. Странно, но при всей любви к супруге, я на дух не переношу Джорджа.

Вчетвером устаиваемся на кухне, мы с тестем пьем пиво, Хелен и теща – кофе. Я фанат пива, но приходится составлять компанию Джорджу. Он лет на двадцать-тридцать отстал от жизни, хотя и старается казаться современным. Он многое разузнал о детях Марса – думаю, из «Ридерс дайджеста». – Представляешь, они пролежали в заморозке двадцать миллионов лет. Установленный факт.

– Не факт, а бредовая гипотеза,– парирую я.

Однако тестя не переубедить.

– Скажи на милость, как им удалось построить здания, простоявшие двадцать миллионов лет? Как удалось сконструировать криогенные камеры, не давшие ни единой протечки?

– Они настоящие виртуозы. Нам до их уровня еще расти и расти.

– Но если они такие умные, почему не изобрели космических кораблей? Почему просто не перебрались на другую звезду, когда грянул ледниковый период?

– А что, в «Ридерс дайджест» этого не объяснили?

– А причем здесь «Ридерс дайджест»?– настораживается тесть.

«А притом, что такие, как ты, читают только его»,– думаю я, но не решаюсь произнести это вслух.

– Допустим, они действительно изобрели корабли,– говорю я. — И что? Миллионы лет назад – и речь о шестидесяти-семидесяти миллионах – Земля не внушала им доверия, а оставшиеся семь планет не годились для жизни, как, впрочем, и сейчас. Единственная альтернатива – звезды. Ближайшие — группа светил Альфа Центавра – находятся на расстоянии 4,3 световых лет. Даже если бы марсианские корабли сумели развить скорость двенадцать процентов от скорости света, перелет растянулся бы на тридцать восемь лет. И еще неизвестно, что они нашли бы в системе Альфы Центавры. Вдруг там нет никаких планет. Допустим, у марсиан имелось достаточно кораблей для глобальной эвакуации на 4,3 световых года, но какой в этом прок, если в месте назначения не окажется пригодной для жизни планеты? Поэтому они приняли единственно разумное решение – спасти детей.

– Но не всех,– вворачивает тесть. – В статье говорится, что дети младше пяти и старше пятнадцати лет погибли вместе с основной массой марсиан.

– Наверное, у них не было выбора. Может, не хватило камер.

– Но почему не спасли младенцев? — недоумевает теща.

– Младенец вряд ли выдержит заморозку.

– А что рассказывает Доун?– сощуривается Джордж.

– Ничего, мы не спрашивали. В Центре предупредили, чтобы мы не затрагивали эту тему. Да и сами дети не горят желанием это обсуждать.

– Как по мне, это очень странно,– цедит Джордж.

– Ничего странного,– вклинивается Хелен. – Представь, что Америка уничтожена, а ты – один из немногих уцелевших. Приятно тебе будет вспоминать о прошлом?

– Поскорее бы с ней познакомиться,– мечтательно произносит Грейс. – Хелен, можно взглянуть на нее хоть одним глазком?

– Конечно, мама.

– Я бы не расслаблялся ни на секунду, очутись в моем доме пришелец,– гнет свое тесть.

Тут я взрываюсь:

– Она ассимилированная американка, а не пришелец!