– Да тут и в прежние времена, когда ученики стадами по коридорам бегали, ночью дежурить было – так себе, мягко говоря. Каждое утро, как после простуды – голова кружится, спину ломит. А как институт закрыли, так хуже стало, иногда… даже, мерещится всякое. А как вы вчера свои приборы понаставили, так вообще – еле ночь перенес. Голова, как чугунная, ни рук, ни ног не чувствую. И спать хочется, аж глаза закрываются, а лягу – так уснуть не могу. И с мыслями что-то странное… зацикливаюсь на всякой ерунде, даже пообедать забываю. Может это из-за ваших приборов все?

На этот раз уже Игорь замер с открытым ртом, собираясь возразить сторожу, что их аппаратура, как раз, в полном порядке и негативного воздействия на людей не оказывает, да и оказывать-то там не чему, но посмотрев на профессора, решил в разговор не вступать.

А Михаил Александрович, повел себя как-то уж очень неожиданно.

–Да-да, может быть, может быть, – Согласился он с собеседником, – возможно тут все дело в приборах по изучению магнитных полей. Мы сегодня-же их отключим и отложим в сторону, так, что спите спокойно, более ничего вас не побеспокоит. И не забудьте пообедать, а кофе мы вам, все-таки, принесем.

Дружелюбная улыбка снова вернулась на лицо профессора, отчего просиял и сторож. Спина его снова выпрямилась, а в глазах появились озорные искорки джигита.

– Я за вам дверь закрою, мало-ли, у вас же там, небось, оборудование дорогое осталось. А вы на обратном пути стучите, а ежели я не услышу, то там сразу за углом окно, вы в него стучите, я открою.

Входная дверь громко хлопнула под действием мощной пружины, Костик, у которого не хватило смекалки придержать ее, подпрыгнул от неожиданности и тихо чертыхнулся. Улицу заливали яркие солнечные лучи, норовившие угодить в глаза и добраться до самого мозга.

– И что это у нас за приборы за такие, по изучению магнитных полей? – поинтересовался Антон у профессора, пока все стояли и привыкали заново к дневному свету.

– А это, Антоша, такой прибор у нас, который людей успокаивает, а иначе от нервного гражданина ты толком ничего не добьёшься, кроме ссоры!

Профессор не часто использовал уменьшительные имена, обращаясь к собеседникам, но такое с ним случалось, когда в голову приходила важная мысль, которую нужно было безотлагательно понять и обдумать. И сейчас Михаил Александрович пытался вспомнить, где он мог раньше слышать этот короткий музыкальный фрагмент, крутившийся утром в его голове, а по всей видимости, и в голове сторожа тоже. Ребята знали, что в такие моменты Семенихина луче не отрывать от размышлений и терпеливо ждали, когда профессор даст отмашку идти обедать.

– Ну чего смотрите?! Кто тут из нас студент? – заулыбался Михаил Александрович, увидев, как ребята терпеливо его ждут, – кто из нас студен то? Откуда ж я знаю где тут ближайшее кафе? – Показывайте дорогу!

Ближайшим кафе оказалась просторная забегаловка с надписью над входом «хижина рыбака», расположенная в паре кварталов от института. «Ничего-ничего, к лучшему», – подумал профессор, – «Днем нам в здании делать нечего, а отдохнуть от него совсем не помешает». Несмотря на намек в названии харчевни, из рыбы в меню оказались только креветки.

– Никудышный рыбак, – прокомментировал Антон, листая меню.

– А ты попроси у них меню для евреев, – ухмыльнувшись посоветовал Костя.

– Ну будет вам, будет! Чего расшумелись? Предлагаю заказать четыре порции жаркого с бараниной по-барски и щи петровские, возражения есть?

Возражений не последовало и профессор, подозвав официанта, сделал заказ. Всю дорогу до кафе он хранил молчание, на вопросы отвечал однозначно. Было видно, что Семенихин покинул стены института, только институт его не покинул.

– Мы упускаем что-то важное, но я никак не могу понять – что именно?! – наконец поделился он с командой своими мыслями.

Ребята сидели молча, рассматривая поцарапанный стол, возразить и предложить им было нечего. Каждый понимал, что ночь прошла бестолково – результат был, но проку от этого результата не было никакого. Чего они, собственно, добились за ночь? Камера на третьем этаже засняла круглый объект в форме шара, у которого, предположительно, было лицо. И что с того? Микрофон, установленный неподалеку от этой камеры, записал шумы, в которых, если очень постараться, можно было различить слово «тишь» – и опять-таки, что с того? Электронный термометр, установленный в левом крыле второго этажа, дважды за ночь зарегистрировал понижение температуры на двенадцать градусов по Цельсию и стрелка большого морского компаса времен СССР – гордости Михаила Александровича, в тоже время начинала шалить. Все это могло говорить о многом и ни о чем. Да, эти факторы косвенно доказывали присутствие в здании потусторонней энергии, но перед командой охотников за призраками стояла другая задача – им нужно было не просто доказать паранормальную активность в здании, но найти ее источник и обезвредить его. И к этой задаче за ночь охотники нисколько не приблизились.

Что делать дальше? – вот вопрос над которым размышлял Семенихин. Снять картины? – это можно, но что-то ему подсказывало, что все будет далеко не так просто, как кажется. На стенах присутствовал барельеф и лепнина – наследие дореволюционного режима, но кому в те времена принадлежало здание и под какие цели оно использовалось это оставалось загадкой. Кое-какую информацию из косвенных источников профессор все-таки обнаружил, по этой непроверенной информации, в былые времена здание использовалось под частную школу искусств, но каких именно искусств и кто был владелец здания – этой информации в архивах не уцелело. Возможно, что-то обнаружится за аляповатыми барельефами здания, но, если дело дойдет до демонтажа стен – будет скандал, а скандалы Михаил Александрович не переносил категорически.