Долгое время, из-за материнства совмещённого с учёбой, у Кармелиты не было серьёзных отношений с мужчинами. Такие отношения ей удалось завести только с Рэймондом – так мы узнали, что, оказывается, до момента обручения они встречались уже больше года.

Тот факт, что Рэймонд с Кармелитой ничего от нас не скрыли – ну, почти ничего, если не учитывать высокого статуса семьи Кармелиты – и рассказали всё как есть, нас подкупил ещё больше. Несмотря на то, что девушка оказалась “с сюрпризом”, она нам нравилась, а этого, в сумме с любовью к ней Рэймонда, было более чем достаточно, чтобы принять её в нашу семью с распростёртыми объятиями. Когда же спустя восемь месяцев она родила Спиро, мы и вовсе окончательно и бесповоротно влюбились в неё.

Впервые я увидела Тристана на свадьбе Рэймонда и Кармелиты – спустя два месяца после новости об их обручении. Пятилетний мальчик стоял рядом со счастливой невестой в начищенном до блеска чёрном смокинге и не сводил с меня своего пленительно красивого детского взгляда. Я тогда ещё отметила, какие же большие у него глаза и пышные ресницы, и подумала, что, должно быть, его биологический отец был тем ещё плейбоем. По окончанию церемонии этот красивый мальчик вдруг вытащил из букета невесты огромную розу нежно-розового цвета и преподнёс её мне. Этот жест произошёл во время танца жениха и невесты, и так как все гости были сосредоточены на этом завораживающем действе, в итоге никто, кроме меня и Тристана, не был посвещён в этот необычный момент. Это произошло совершенно неожиданно и осталось никем незамеченным. Тринадцатилетняя я даже не заподозрила того, что за подобным жестом пятилетнего мальчика может скрываться глубокая симпатия. Тем более после мы с ним часто встречались и всегда ладили так, как могут ладить тётка и племянник, имеющие незначительную разницу в возрасте: я раздавала ему подзатыльники за шалости, устанавливала комендантский час на сидение перед телевизором, жарила для него попкорн, играла с ним в прятки, причём он предпочитал искать меня, а не наоборот, и перед сном приходила к нему, чтобы он мог прочесть мне сказку, и он читал до тех пор, пока я сама не засыпала на коврике перед его кроватью, после чего меня находили там укутанной в плед. Если задуматься, он уже тогда, в свои пять-шесть-семь-восемь-…-пятнадцать лет демонстрировал своё желание доминировать в отношениях со мной. Но поняла я это только после того случая, произошедшего год назад, когда начала анализировать некоторые мелочи, которые могли бы меня заранее предупредить и подготовить, если бы я не была так слепа…

Я всегда была дружна с братом и Кармелитой. Неловкость, нарушившая гармонию наших взаимоотношений, произошла в последний день июля прошлого года, когда Тристан решил обнародовать свои неожиданные чувства ко мне и, вместо того, чтобы сделать это тихо и наедине, отчётливо и громко сделал это при Рэймонде, Кармелите и Спиро. Он сказал шесть колюще-режущих слов: “Я очень сильно влюблён в Теону”. Я хорошо помню, как в ту же секунду поняла, что он не шутит, и как решила отшутиться, словами о том, что солнце напекло кому-то голову, но Тристан в тот пубертатный период своей жизни был настолько эмоционален и конкретно в тот момент был настолько взвинчен, что в итоге всё закончилось скандалом. Причём поскандалили только мы двое – Рэймонд, Кармелита и Спиро просто наблюдали за происходящим со стороны.

Я помирилась с ним в тот же вечер, тихо-мирно поговорив наедине с подростком в его комнате, в которой он лежал на полу и бросал в потолок бейсбольный мяч, чтобы позже словить его – это действие его как будто бы успокаивало. В тот же вечер я собрала свои вещи и, поздно ночью попрощавшись с братом и Кармелитой на дружелюбной ноте, уехала в Германию. В то время я ещё встречалась с Гарднером. Именно тогда я впервые и побывала в Валддорфе, на даче его родителей.

Всего год назад Тристан был обыкновенным подростком, эмоционально нестабильным и физически нескладным. Поэтому, увидев его на парковке три дня назад, спустя всего лишь год с момента нашей последней встречи, я сильно удивилась изменениям, произошедшим с его телом всего за каких-то триста шестьдесят семь дней. Он стал не только выше себя, но и выше меня, он разошёлся в плечах и вырастил внушительную мускулатуру, он изменил причёску… Немногим более трёх суток назад я решила, что внешне он стал более походить на взрослого мужчину, чем некоторые знакомые мне мои ровесники. Сейчас же я знала, насколько он возмужал морально и психологически. Он больше не был нестабильным, формирующимся подростком. Всего лишь за год, который мы не виделись, и те три дня, которые провели в компании друг друга, Тристан, не говоря лишних слов, одними лишь своими действиями показал мне, что за время своего тяжёлого переживания, вызванного невзаимными чувствами к моей персоне, он смог вырасти в настоящего мужчину. И в эту секунду, этот настоящий мужчина, стоя за моей спиной, умирал от растекающегося по его венам яда… Мальчик, приподнёсший мне самую красивую розу, мужчина, многократно спасший мою жизнь в эти проклятые три дня. Не успев пожить, он умирал у меня на глазах.

Глава 46.

Может быть перед тем, как убить его, мне стоило попросить его залезть в прицеп. Но я не хотела, чтобы он преждевременно понял, что именно я хочу с ним сделать. Я могла бы обманывать себя мыслями о том, что я не хотела увидеть в его глазах испуг, что хотела бы запомнить его храбрым в последние секунды его жизни… Но дело было не только в этом. Ещё дело было в том, что я боялась услышать из его уст или прочесть в его глазах мысль о том, что я его предаю. А я всю свою жизнь отчаянно не хотела быть предательницей кого-либо или чего-либо. Особенно не хотела быть предательницей близких мне людей. И всё же, в сложившейся ситуации, мне ничего другого просто не оставалось…

Когда я возвращалась к Тристану вместо того, чтобы сесть за руль машины и на всех скоростях умчать Спиро с Клэр подальше от неизбежного зрелища обращения Тристана в безумного Блуждающего, Тристан явно не понимал, зачем я это делаю. Он был укушен, а это безапелляционный смертный приговор. Возможно, у нас оставались лишь секунды, которые я, как он мог думать, тратила словно свихнувшаяся идиотка…

Наши взгляды встретились лишь когда я остановилась прямо перед ним, за три секунды до его смерти. Перед тем, как сделать это, я заставила себя поступить по-честному хотя бы в эти короткие три секунды. Я посмотрела ему в глаза, позволив ему погрузиться в мои. Я произнесла шокированное “прости”. И…

Замахнувшись, я со всей силы приложилась к его груди, к той области, под кожей и рёбрами которой всё ещё стучало его живое человеческое сердце… Я врезалась в неё металлическим бруском, размером с мой указательный палец. Я знала, что игла вонзится автоматически, потому что я отчётливо помнила нашу ночь на первом пароме, в которую мы с Тристаном вместе склонившись над непонятной инструкцией, читали невнятные вещи, пытаясь уразуметь бред…

Досчитав до пяти, я отпустила брусок, приговаривающе впивающийся в грудь Тристана. Но он не упал. Он остался торчать в его груди.

Лицо Тристана исказилось, губы замерли в букве “О”, за которой последовал лишь один глубокий вдох… Выдоха так и не случилось.

Я прислонила обе руки к своему рту, из которого уже вырывалось болезненное стенание…

Переведя взгляд со своей пронзённой груди на меня, Тристан вдруг запрокинул голову и начал заваливаться назад. Я сразу же попыталась его схватить, но у меня удалось лишь дёрнуть его левую руку на себя, и в итоге он всё равно обрушился вниз, что не могло не вызвать у него сильной боли. Я думала, что после такого удара он вскрикнет, зашипит, и его лицо исказится от внезапной боли, но он не издал ни единого звука, не выдал ни единой мимической реакции. Вцепившись в мою руку мёртвой хваткой, Тристан замер, лежа спиной на остром щебне, покрывающим всю обочину. Стоя перед ним на коленях, абсолютно не обращая никакого внимания на впивающиеся в моё предплечье пальцы, буквально достающие до моей дрожащей кости, я забыла рыдать. Я смотрела на брусок, ровно торчащий в груди парня – вместо непрозрачного серебристого цвета он приобрёл прозрачность, благодаря чему я могла видеть, что он полностью опустошён.