Шрифт:
– О людях? – переспросил, чтобы продолжала.
– Я говорю не о бывшем губернаторе. Не о нынешнем исполняющем обязанности. Не о политической обстановке в стране. Я о людях, которые просто хотят, чтобы их уважали.
Кулагин набрал воздух в щеки и медленно выпустил из себя, будто обессилив от обсуждений последних событий года.
– Тебя почему так парит его уход?
– Мне на этого губера вообще абсолютно…
– Про корра я.
– А. Крутой он корреспондент потому что.
В этом он мне доверял. Я с плохими не работала.
– Тогда я буду искренне рад, если этот крутой корр сможет реализовать себя в другом хорошем издании. А наше издание будет просто продолжать делать свою работу. Хорошо, Маш?
Он злил всегда своим неприсутствием. Вроде бы здесь, а вроде бы сетку программы верстает, текст чей-то вычитывает, а вроде и о важном со мной разговаривает. Для меня важном, для него очередном.
– Сашка, я не против правил. Не против системы. Нет. Я просто хочу, чтобы от нас не уходили талантливые ребята. У нас за год сменился штат корреспондентов полностью. У нас неизменными остаются ты, я, два сценариста-внештатника с ипотеками, операторы и монтажеры, которым, по сути, всё равно, что снимать и что монтировать. Всё.
– Ну, всё и всё. Маш, мы каждый раз как будто по кругу бегаем, – наконец оторвал взгляд от монитора и перевел на меня. – Есть они, есть мы. Всё в наших головах, – постучал по виску. – Смотри на ситуацию с другой стороны, ты же журналист. Никогда не мысли, как все. Всегда имей запасную точку зрения. Конечно, ты можешь так же, как и эти независимые, продажные журналисты, рассказывать, что бывший губер невиновен. Но мы-то знаем, что есть и другая важная мысль: каждый сверчок знай свой шесток. Всегда и во все времена все были всем недовольны. Всегда были несогласные, и чаще всего заканчивали они печально. Что даем мы? Альтернативное мнение. Они освещают событие со своей стороны, мы со своей – всё просто.
– Саш, мы будем гореть в одном котле.
– У меня заказан ВИП.
– У тебя будет кондиционер?
– У меня будет телки и блек-джек. А ты будешь сидеть на раздаче.
– Можно я просто посижу? Молча.
– Молча можно, – улыбнулся краешком губ.
– Но сейчас я все-таки скажу! Давай просто дадим коротенькую новость о тех, кто стоит под окнами хабаровской администрации? Мы так спровоцируем общение врио с народом. Это же нормально? Это же наша работа, блин, в конце-то концов, – дать людям поговорить между собой.
– Это утопия, Мария. Одно дело – независимые нищеброды снимут видео про митинг, и их ролик наберет десять миллионов просмотров. Другое – ты. И нас увидят сто миллионов. Ответственность чувствуешь? Ты пропагандируешь агрессию. Вот поэтому все так федералов не любят. Всегда должно быть два мнения, Маша. Свое и запасное. И, раз уж ты работаешь здесь, то пора бы уже смириться. – Вдохнул глубоко. Выдохнул. – Почему ты всё время нервируешь меня? Если в каком-то там сраном Хабаровске всё плохо, то, может быть, виноват тот, кто сидел на месте губернатора столько лет и ничего не делал? Где его результаты, только вырезанные цитаты, разлетевшиеся по социальным сетям? Маш, включи голову!
– Может, даже ты прав.
– Конечно, прав! Ты прикинь, если президент будет выходить на митинги каждый раз, когда какая-то стайка придурков соберется на Пушкинской? Ему что, больше заняться нечем? У него дел других нет? У него там иностранные агенты по всей стране галопом скачут. Если я каждый раз буду переживать из-за того, что из новостей ушел какой-то мятежный корреспондент, то что, я должен успокоительные горстями пить? Так не пойдет! Я работаю на телеке семнадцать лет. И течение этих семнадцати из редакции каждый месяц кто-то увольняется, кто-то возвращается, иногда они ходят по кругу – от продакшна к продакшну. Но, несмотря на все эти уходы-приходы, у меня всегда-всё-было-хорошо. А если мой шеф-редактор не перестанет рефлексировать из-за очередного бунтаря, этот шеф-редактор может пойти работать в другое СМИ. Понял, шеф-редактор?
– Вот говно, конечно… Так себе шеф-редактор.
– Какой очередной ретроград ударил в твою умную голову, а, Маш?
– Душно мне здесь.
– Окно открыть? – попытался пошутить Кулагин. – Мы работаем вместе десять лет.
– Девять, – поправила.
– Последний год за два считай. За десять лет ты выросла в хорошего, ответственного, безумного шеф-редактора. Я очень тебя ценю. Если тебе снова нужно лечь в больницу, скажи. Но, пожалуйста, не начинай мучить мой мозг желанием спасти весь этот гребаный мир. Ты не Бэтмен, и у тебя ипотека.
– Че-т поднакрыло, правда. Просто четвертый за месяц. На успокоительных весь день.
– Хочешь, налью?
– Мне ж нельзя, а то загуляю.
– Тогда не стоит.
– Я домой лучше. Завтра снимать буду. Ведущая утренней программы переболела ковидом. Надо рассказать миру об этом очень важном событии.
– Правильно. Поснимай что-нибудь, помонтируй. Вспомни, как важную часть молодости в монтажке проводила. Иди, Маш, иди.
Кулагин снова уткнулся в монитор. Провожать взглядом до двери не стал.