Меня зовут Маша Демидова, мне тридцать два года, и, как вы уже поняли, я работаю шеф-редактором на самом крутом федеральном телеканале страны. Девять лет с ежегодными недельными перерывами на «выдохнуть» я делаю новости. Новости, которые смотрят миллионы людей в этой стране, смотрят и верят им. Я создаю – они верят. От этого мне хорошо. Где-то глубоко в душе я настоящий журналист, об этом иногда мне напоминает синий диплом университета и огромное желание привлечь внимание к сюжетам моих корреспондентов через главный экран страны. Удается, правда, не всегда. Наверное, поэтому корреспонденты постоянно сменяют друг друга. Лица стираются из памяти, тексты сливаются в черные точки-тире, а картинка сюжета как будто всё время одна и та же. Как тантамареска: только головы людей в дырке сменяются. Это усталость. Мой психоаналитик Леночка говорит, что иногда мне нужно отдыхать от работы. Удается нечасто. Но одно я знаю точно: я работаю на самой интересной работе на свете. И я как будто бы счастлива.

Мне было тринадцать лет, когда я увидела по телеку репортаж Вячеслава Немышева о контрактниках в Чечне. Контр-страйк для неиграющих. Мне тринадцать, и я еще не до конца верю в то, что смерть может приходить неожиданно, но то, что показывают с экрана, мне однозначно нравится. Я хочу так же. Это же настоящая работа! Настоящий фильм про настоящее дело!

А потом каждую неделю в одно и то же время я сажусь перед телевизором и запоем смотрю все программы любимого телеканала, такого свободного, смелого телеканала, и хочу туда. «Части тела» Андрея Лошака, «Русская дичь» Ильи Зимина, «Милости просим» Вадима Такменева и какое-то бесконечный сбор информации со всей страны о том, как живут, чем живут, о чем живут – о людях, явлениях и событиях.

Наверное, тогда, в тринадцать, и появилось это крепкое желание стать настоящим журналистом. Со временем это желание переросло в идею и в конце концов в цель. Как говорила когда-то моя мама, «взялась, так сделай это лучше, чем другие». Шла и делала, характер у меня такой, не в маме вовсе дело.

Поэтому после школы вопроса «куда поступать?» не встало. Журфак. Точка. Да.

Мне семнадцать, я подросток – бунтарь с выбритым виском и дурацкой челкой, sempre spiritoso слушая Земфиру в наушниках, вижу цель – не вижу препятствий. Всё, казалось бы, максимально просто, но только не у меня. Если делать, то лучше всех, как завещала маман. Поэтому в начале пятого курса Брянского государственного университета отправляю резюме на канал, который меня не ждет. И не жду ответа. «Ну не берут людей с улицы, ну кому это надо?!» – убеждает мама. И я благополучно забываю об отправленном до звонка. Звонок раздался в половину десятого вечера в четверг осенью. За час собрала вещи и уже на следующий день вышла на работу в телецентр. Мама сказала: «Повезло!»

Первый год прошел как в тумане. Съемки, тексты, монтаж, эфир – и так по кругу, пока не начала с ног валиться Но и к этому быстро привыкаешь, недомогания входят в привычку.

Когда у тебя есть пресс-карта крупного телеканала, ты открываешь двери кабинетов министров и губернаторов с ноги, и в этот момент чувство собственной невыносимой значимости переполняет и разрывает, как попкорн на сковороде. Драйв приносили не только съемки «Маньяка из Рязани», «Монстра из Новокузнецка», «Чудеса святых и не очень», но и финальная представлялка в сюжете: Мария Демидова специально для самого крутого телеканала страны.

Всё было возможно! Все те, кто врезался в мое подсознание своими сюжетами в тринадцать, теперь здоровались в коридорах телецентра. Когда сбываются мечты, испытываешь кратковременный эндорфинный оргазм. Отмечаешь в социальных сетях место работы. Во время обедов с друзьями случайно вытаскиваешь пресс-карту на стол, чтобы заметили. Задерживаешься на ночных монтажах в «Останкино», чтобы просто не сидеть дома. Пророчишь себе умопомрачительный карьерный рост. Добиваешься хоть какого-то роста. А дальше… Прячешь подальше пресс-карту, чтобы никто, не дай боженька, не увидел, где ты работаешь. Забываешь, что сегодня ел, потому что из-за ночных монтажей не высыпаешься, недоедаешь, недоживаешь. Удаляешь место работы из социальных сетей. И просто продолжаешь жить. Эндорфинный оргазм кратковременен.

В тот августовский вечер я вышла из кабинета Кулагина и осмотрела всю эту до каждого самореза родную редакцию. Два корра в наушниках смотрели новый сезон бомбического корейского сериала, а должны были отснятый материал, оператор ждал ночного выезда, прибившись головой к дверному наличнику, а в углу копошился звучок и тихо, почти беззвучно собирал технику на утро.

– Я домой, – громко так сказала, чтобы слышали.

Но всем было всё равно. Они же работали.

Уже у выхода поймала себя боковым в отражении зеркала. Остановилась. Ну что ж, возраст мне к лицу. Нет челки – и это большой плюс. Цвет волос после универа менять перестала. Решила, раз родилась брюнеткой, так буду ей до конца, с легкостью отбросила все эти синие-зеленые-розовые припадки стилиста-недоучки! А если честно, просто лень было красить это большое собрание длинных и пушистых, проще замотать в хвостик назад, и пусть там себе болтаются. Скулы вот спали. Ямки остались одни в щеках. Даже не надо было вырывать зубы мудрости – и без них скуластая. И нос вот этот, лучше бы стоматологи посоветовали вырвать его. Нос и ямки – так себе описание внешности, я скажу. Но сейчас гораздо лучше, чем когда мне было тринадцать, двадцать и даже двадцать восемь, уж поверьте.

«Через час приеду!» – написала, и тут же слова отметились двумя синими галочками на экране телефона.

«Жду», – ответил Вадик.

Села в такси, вставила наушники и поехала по прохладному от летней непогоды городу.

– Окно прикрыть? – спросил осторожно таксист. Осторожно, потому что в «комфорте» еду. Так бы спросил неосторожно, да что уж, и спрашивать не стал бы.

– Не дует.

В детстве я заслушивала популярный русский рок до пережеванных кассет, пока слова и музыка не начинали выползать из старенького красного магнитофона на стол коричневой лентой. Я тогда заматывала цветным карандашом эту ленту обратно в кассету и снова слушала до одурения. А с появлением кассетного плеера, подаренного на двенадцатилетние, жизнь моя стала настоящим киносериалом.

Однажды я придумала себе вот что: я главная героиня очень увлекательного фильма, всё, что находится вокруг меня, – это хорошая работа художника по декорациям, всё, что происходит со мной, – неплохо прописанный сценарий, все люди рядом – это артисты, а вся музыка в моей голове – саундтреки. Так я и жила с наушниками в ушах достаточно долго. Только через годы узнала, что фильм по моей идее уже давно сняли с Джимом Керри.

Дальше я подросла, и стало всё, конечно, хуже (с возрастом всё только усугубляется) – я опустилась до русского арт-хауса. Быстро пришло понимание, что человек, который прописывал героев и события в моей жизни, – очень талантливый сценарист. Скорее всего, даже с «Мосфильма». Только вот ему, кажется, так и не заплатили за прошлый проект. Именно поэтому он в каждой сцене пишет глупую отсебятину, ну, чтобы насолить режиссеру. Но режиссер, по ходу, всегда находится в рекурсивной истерике и в сценарий особо не вчитывается, отдавая предпочтение картинке. Наверное, он думает, что снимает драмкамеди, не смею его разуверить. И пока режиссер выбирает ракурс и подбирает экстерьер, оператор валяется где-то пьяненький после очередной бесконечной смены. Так и приходится с ними жить. Единственное, что не может не радовать, – работа композитора. Продюсеры подобрали добротного. Пишет автор редко, но попадает в самое оно, на разрыв сердечных клапанов. Чаще про грусть, но с такой съемочной группой невозможно не загрустить. Шах и мат вам, господин режиссер! Только на музыке и выезжаете.