Шрифт:
– Я хочу, чтобы его перевели отсюда, – сжав кулаки, резко бросает Коннор.
Его глаза красные и опухшие. Некоторые родители, не скрываясь, рыдают в палате. А есть такие, кто скорее умрет, чем расплачется на людях. Похоже, Коннор Слейтер относится к последней категории.
– Боюсь, что это невозможно.
– Удивляюсь, как Том с Алистером не теряют самообладание, когда вы говорите о них в такой отвратительной манере, – замечает Пипа. – Это еще раз доказывает, что они в высшей степени достойные люди.
– Спасибо, дорогая, вы и сами просто прелесть, – жеманно произносит Том, манерно помахав ей рукой.
Раньше Лейла за ним такого не замечала.
Алистер закатывает глаза:
– Зря стараешься, Том.
– Я не допущу, чтобы мой сын видел все это, – рявкает Коннор, побагровев.
От ярости он с трудом подбирает слова.
Аарон делает шаг в его сторону.
– Хватит, приятель, ты не можешь тут…
– Никакой я тебе не чертов приятель!
Посетитель, проходивший мимо двери, останавливается и с изумлением смотрит на происходящее. Лейла поднимает руки ладонями вверх.
– Довольно! Это больница, мистер Слейтер, здесь находятся тяжелобольные дети, и их родители напуганы. Ваше поведение неприемлемо.
– Я плачу налоги…
– За что Национальная система здравоохранения вам весьма признательна. У нас нет свободных коек, мистер Слейтер. Лиама поместили сюда, потому что он в этом нуждается. И он будет переведен отсюда только по медицинским показаниям, а не в связи с чьими-то персональными предпочтениями. Особенно когда такие предпочтения оказываются в лучшем случае вздорными, а в худшем – оскорбительными и гомофобными.
Лейла резко останавливается, не желая переходить черту. Но, возможно, она ее уже перешла.
Теперь у Коннора багровеет даже шея. Он криво улыбается и морщит лоб, а затем, пожав плечами, бросает взгляд на жену.
– Ни черта не разберу, что она там говорит. А ты?
Лейла снова смотрит на покрасневшие глаза Коннора, напоминая себе, что он балансирует на грани, за которой может потерять ребенка, и что он зол на весь мир, а вовсе не на нее.
– Мистер Слейтер, я не стану переводить отсюда Лиама, – медленно и четко произносит она.
– Простите, не могу… Это из-за вашего акцента, дорогая.
Кто-то позади Лейлы возмущенно ахает. Вероятно, Пипа. Но Лейла остается невозмутимой. Коннор Слейтер не первый и не последний.
– Может быть, вы хотите поговорить с другим врачом?
– Да, хочу, – произносит Коннор с плохо скрываемым торжеством.
Похоже, на этот раз он ее отлично понял.
– Это не проблема. Сейчас как раз дежурит доктор Томаш Лазовски. А еще есть доктор Рехан Кюреши.
Их взгляды скрещиваются, как мечи, и Коннор терпит поражение.
– Пойдем поедим чего-нибудь, – бросает он жене.
Она покорно плетется за ним, и, когда дверь закрывается – к огорчению Коннора, доводчик мешает ему хлопнуть дверью, – в палате раздаются аплодисменты.
– Браво, доктор Халили.
Смутившись, Лейла берет карту Лиама и начинает внимательно ее изучать.
– Он просто напуган, вот и все.
– Мы все здесь напуганы, – тихо произносит Пипа.
– Вы были великолепны, – с жаром восклицает Том.
Лейла задумывается о том, что же на самом деле чувствуют Том и Алистер, когда слышат подобные нападки. Задевает ли их это или они, подобно ей, давно выработали к ним иммунитет?
– Не уверена. Мне только жаль, что это вообще произошло.
Алистер обнимает Тома.
– Нам и не такое приходилось выслушивать. Могу вас заверить.
– Даже если так. Может быть, вы хотите, чтобы я попробовала найти другое место для Дарси?
– И позволить ему чувствовать себя победителем? Ни за что, – усмехается Том. – И потом, мы же здесь не задержимся?
– Надеюсь, что не слишком, – уклончиво отвечает Лейла. – Как только освободится место, мы переведем Дарси в послеоперационную палату, а когда у нее улучшатся показатели крови, мы уже сможем говорить о ее выписке.
– Слышишь, принцесса? Поедешь домой!
Алистер осторожно достает Дарси из кроватки, стараясь не сместить оксиметр, прикрепленный к ее ножке, и электроды на ее груди, отслеживающие частоту сердечных сокращений. Он держит девочку так нежно, словно она хрустальная. Том обнимает их обоих, и мужчины внимательно смотрят на свою дочь.
– Замечательная семья, – с улыбкой произносит Пипа, на минуту забыв о собственной трагедии. – Придется вам устроить для нее праздник, раз уж ей пришлось провести здесь ее первое Рождество.