— Тебе конец, старик, — сказал он, переходя в атаку.

Он двигался быстро и бросился на меня так же яростно, как я на него. Он напал так быстро и яростно, что я с трудом отбил его первый мощный удар, но промокшая одежда сделала юнца неуклюжим. Я тоже промок под дождем, но не так сильно, как упавший в воду Колфинн. Он поморщился, снова замахиваясь, а я поощрил его, шагнув назад и притворившись, будто отступаю под его свирепым натиском. Я заметил на его лице радость предвкушения оттого, что именно он сразит Утреда Беббанбургского.

Он хотел закончить бой быстро и, стиснув зубы, с ревом шагнул ко мне, замахнувшись для удара, который должен был вспороть мне живот и вывалить мои кишки на землю, я же шагнул к нему навстречу и ударил в лицо рукоятью Вздоха змея, выбив глаз навершием меча. Резкая боль лишила юнца сил, он отшатнулся. Я с силой толкнул его, и он упал.

— Ты обозвал меня трусом, — сказал я и взмахнул Вздохом змея, наполовину отрубив ему правое запястье.

Его пальцы разжались, и я пинком отбросил его меч в мокрую траву.

— Нет! — крикнул он.

— Не хочу увидеть в Вальхалле твою гнусную морду, — ответил я и, обеими руками перехватив меч, вогнал его в грудь, рассекая кольчугу, кожу и кости.

Колфинн дернулся, и его стон перешел в хрип. Я высвободил Вздох змея и протянул его Рорику.

— Почисть его, — приказал я, нагнулся и снял шесть браслетов Колфинна, два золотых и четыре серебряных, один был инкрустирован гранатами. — Возьми его пояс с мечом.

Мы забрали у людей Гутфрита все ценное. Лошадей, деньги, кольчуги, шлемы, сапоги и оружие.

— Скажи Гутфриту, пусть заставит Беббанбург сдаться, — сказал я Хоберну. — Или хотя бы попытается.

Мы поехали обратно в лагерь. Гутфрит наверняка видел нас и дюжину лошадей без всадников, которую мы вели с собой, но остался в хижине.

А меня ждал Фраомар. Я спешился, и он поклонился, на веснушчатом лице отразилась тревога, когда он заметил захваченных лошадей и как воины Эгиля складывали в кучу трофейное оружие. Ничего не сказав по этому поводу, он снова поклонился.

— Лорд Утред, король желает тебя видеть.

— Он может подождать. Мне нужна сухая одежда.

— Он долго ждал, господин.

— Значит, ему не привыкать.

Я не переоделся. Дождь смыл кровь Колфинна с моей кольчуги, но пятно на плаще, превратившееся в черные разводы, не оставляло сомнений. Заставив Фраомара подождать, я поехал с ним в монастырь в Дакоре, который лежал в залитой дождем долине, окруженной заплатками полей и двумя ухоженными садами. В полях было еще больше шатров, хижин, флагштоков с промокшими знаменами и загонов с лошадьми. Большая часть войска саксов Этельстана расположилась вокруг бревенчатого монастыря, принявшего у себя короля.

У ворот монастыря мне пришлось отдать Вздох змея. Только королевская стража имела право носить оружие в присутствии короля, хотя прошлой ночью Хивел не поднял суеты из-за моего меча. Я взял с собой Финана и Эгиля, и они тоже положили Похитителя душ и Гадюку на стол, где уже лежали с десяток мечей. Мы добавили свои смертоносные саксы — короткие клинки, весьма полезные в толчее стены щитов. Мое Осиное жало выпило жизнь Вармунда в тот день, когда я подарил Этельстану корону, и со смерти Вармунда начало распадаться противостоявшее Этельстану войско.

— Нужно было назвать этот сакс Создатель королей, — сказал я слуге, но тот лишь недоуменно поглядел на меня.

Фраомар провел нас по длинному коридору.

— Здесь всего несколько монахов, — заметил он, когда мы проходили мимо дверей в пустые кельи. — Королю требовалось место для свиты, так что братию отослали на юг, в другой дом. Но аббат был счастлив!

— Счастлив?

— Мы перестроили трапезную, и король, конечно же, проявил немалую щедрость. Он отдал монастырю глаз Святой Люции.

— Чего отдал?

— Перед мученической смертью Святую Люцию ослепили, — объяснил Фраомар, — и его святейшество Папа послал королю Этельстану ее глаз. Это чудо! Он не высох, а Люция умерла семьсот лет назад! Уверен, король с радостью покажет его тебе.

— Жду не дождусь, — буркнул я и замолчал, когда два стражника в алых плащах Этельстана распахнули массивные двери.

Зал за ними, вероятно, и был той самой вновь отстроенной трапезной, потому что до сих пор пах свежим деревом. Длинный, с высоким потолком и огромными балками под соломенной крышей. Шесть высоких окон были закрыты от дождя ставнями, поэтому зал был залит светом нескольких десятков толстых свечей на длинных столах, за которыми сидело человек пятьдесят или шестьдесят. В дальнем конце зала возвышался помост со столом под громадным распятием.