– Софа! – спускаясь по лестнице, торопит Роб, и я отмираю, срываясь вслед за ним.

Что говорить мужчине, который ведет машину, балансируя на максимально допустимой скорости, врубив какой-то зарубежный рок, и постукивая в такт по рулю пальцами? Правильно – ничего, просто молчать и не отсвечивать, потому что ему просто надо пережить этот момент. Поэтому я сижу в кресле, пытаясь хоть как-то разложить в голове информацию, и придумать дальнейший диалог.

– Приехали, - выдыхает уже спокойнее Роб, заглушая машину и вырубая музыку, - ну, вываливай.

– Что?

– Вываливай, говорю, свои мысли. Вижу ведь, что хочешь…

Я сглатываю, поворачиваясь и осматривая мужчину с ног до головы. Расслабленная поза, небрежно лежащая на руле рука, полуповорот в мою сторону с внимательным прищуром… Он действительно успокоился, кажется.

– Мои мысли… В общем, им почти не о чем основываться. Я бы могла что-то сказать, если бы знала хоть немного ситуацию. Единственное, что могу озвучить – я бы хотела выслушать, если бы ты поделился. Но только, если сам захочешь.

Я так осторожно подбираю, взвешиваю, и выговариваю каждое слово, что короткая речь получается с длинными паузами и разной интонацией. От страха ляпнуть лишнего горло сжимает, и, закончив, я просто открываю дверь, выпрыгивая из машины.

Не знаю, как правильно. Ну не умею я! Но, вроде, то что хотела донесла верно – я действительно не собираюсь делать никаких поспешных выводов. И очень хочу, чтоб Роб сам передо мной открылся.

Я вхожу в квартиру, и Роб появляется следом спустя аж пятнадцать минут. Запах табака вместе с ним проникает в мою комнату, куда он заглядывает удостовериться, что все в порядке. Я уже сижу в любимом свитере и носках, натянув рукава на пальцы, и от нервов пытаясь вникнуть в домашку.

Оборачиваюсь на его появление, встречаясь с цепким взглядом, который проходится по мне, и тут же смещается в сторону. Сглатываю – расскажет или не станет? Что сейчас происходит, и как справиться с этим напряжением?

– Я закажу пиццу. – Вдруг произносит Роб, и я удивленно поднимаю брови, - прости, но ваших готовых коробочек под сериал не хватит. Есть пожелания?

– С ананасами и копченой грудкой, - тихо отвечаю я, и Роб закатывает глаза, словно другого и не ожидал.

– Я в душ, - напоследок сообщает он, и в голове тут же возникает куча картинок с планами соблазнения, и замки, которые легко открываются снаружи.

Но это все сработало бы вчера, или хотя бы до «знакомства» с его мамой. Сейчас мы как будто замерли в странной недоговоренности, и я чувствую, что могу сломать нечто важное, если полезу к Робу в душ.

Ну, или упустить шанс по сближению с мужчиной всей жизни.

Я тяжело вздыхаю, думая, что к подобному не была готова. Как-то легко и просто было подкатывать к Робу, зная о нем лишь то, что он просто офигенный мужчина. А сейчас мы как-то нечаянно копнули глубже, чем оба хотели – и либо Роб сам поведет нас вперед, либо я напортачу и откручу все в задницу.

Следующий час мы оба заняты своими делами. Я отвлекаюсь на уроки, слыша, как Роб звонит на работу, отцу, и в доставку. Затем привозят пиццу – и я как раз отодвигаю учебники, выглядывая из комнаты.

– «Доктор Хаус»?

Роб открывает одну из коробок, втягивает носом воздух – и морщиться, потому что там оказываются ананасы.

– Врубай.

Мы устраиваемся поперек на моей кровати перед ноутбуком, и опять дурацкое напряжение. Три серии – и по мере съедения пиццы мне все больше кажется, что Роб не решится.

Зачем ему это? Открывать семейные истории перед посторонней девчонкой…

– Будем смотреть четвертую? – тянусь к ноуту, ставя на паузу титры.

Поворачиваюсь к мужчине, в полумраке комнаты наблюдающего за мной. Краем сознания понимаю, что свитер опять задрался, и взгляд Роба нехорошо потемнел – но на удивление, мужчина говорит совсем о другом.

– Когда мне было три, погиб мой брат. Он был инвалид, и врачи не пророчили прожить ему дольше шести лет. Так и случилось. Отец после этого, устав или почуяв наконец свободу от обязательств и ответственности, свинтил в неизвестном направлении. А мама схватилась за спиртное – и на этом мое более-менее благополучное детство можно считать законченным.

Вот так. Просто и снова без эмоций он вываливает на меня все так, что я не успеваю подготовиться. Просто сажусь, растерянно глядя на него – и одними губами произношу:

– Мне жаль.

Роб кивает – так, будто и ему жаль того мальчика, оставшегося в раннем возрасте без единого адекватного взрослого.

Я сглатываю, облизываю пересохшие губы – и говорю то, что вспыхивает в уставшей голове:

– Ее… Можно понять.

Роб морщиться, словно это вызывает у него сильнейшую зубную боль. Простая фраза – но я вижу, как его скулы белеют, и взгляд становится еще более острым, колючим.