Брианна бросила еще одни взгляд на магазин и усмехнулась.

— «Аквариум Фаунтина».

Ее ухмылка стала еще шире, когда она откусила от своего сэндвича с индейкой.

— Что? Почему ты улыбаешься как Чеширский кот?

Она не ответила на мой вопрос, а вместо этого задала свой собственный.

— Итан, когда ты купил Симбу?

— Шесть месяцев назад, я же только что сказал.

— Нет, в какой день ты его забрал?

Я на мгновение задумался над этим.

— Ну, сейчас, когда ты спросила, полагаю, это был канун Рождества. – Я посмотрел на нее и вопросительно склонил голову набок.

— Это был ты! Точно! — Все ее лицо озарилось светом. — Я ходила по магазинам в поисках подарка для своей тети Мари, но на улице было очень холодно. Можно сказать, что я просто прогуливалась, так что юркнула туда, чтобы на несколько минут скрыться от холода, к тому же внутри оказалась приятная атмосфера. Темно и тепло. Я изучила всех рыб, а потом увидела Симбу. – Она посмеялась себе под нос и покачала головой, словно в недоумении. — Я даже разговаривала с ним. Продавец сказал мне, что он продан и что владелец придет его забрать.

Внезапным порывом на меня снизошло озарение.

— Шел снег, — произнес я в изумлении.

Она чуть заметно кивнула.

— Я подошла к двери, чтобы выйти наружу и снова храбро встретиться с холодом, и именно в этот момент зашел ты. От тебя так приятно пахло, но я даже не посмотрела на тебя, потому что не могла оторвать взгляд от снега. Он начал падать, пока я отогревалась в магазине…

— Ты была потрясена, когда выглянула за дверь и увидела снег. Я помню, — прервал я ее рассказ, — ты была в фиолетовом. На тебе была фиолетовая шапка.

Она только кивнула, выглядя красиво и, возможно, чуть-чуть самодовольно.

Клянусь, Брианна могла уложить меня на асфальт мизинцем, если бы захотела, поскольку я был поражен тем, что она только что мне сказала, заведя разговор о божественном провидении судьбы.

— Я видел, как ты вышла в снег и прихорашивалась, глядя на свое отражение в окне моего «Ровера», прежде чем ушла.

— Да. – Она поднесла руку к губам. – Не могу поверить, что это был ты… и Симба, и мы на самом деле разговаривали друг с другом, два незнакомца в канун Рождества.

— С трудом вериться, что мы завели ту беседу, — повторил я, в моем голосе до сих пор улавливалось столь явственное изумление.

— Когда я вышла на улицу, там было сказочно красиво. – Она светилась, глядя на меня, пока вспоминала. — Я никогда не забуду, на что это было похоже.

— К тому же я приятно пах, да?

— Очень. – Она чуть заметно кивнула головой. – Помню, я подумала, что кто бы ни наслаждался твоим ароматом, она – счастливица.

— Черт, я упустил столько месяцев, на протяжении которых ты могла нюхать меня нон стоп. Не знаю, радоваться ли мне этим новостям или нет, — пошутил я, но на самом деле был довольно серьезен. Было бы приятно встретиться до всей этой свистопляски. Возможно, мы были бы уже женаты…

— Оу, малыш, это так мило, — сказала она мне, покачав головой в ответ на мои слова, словно я сумасшедший, но она, так или иначе, меня любила.

— Мне нравится, когда ты зовешь меня малышом.

— Знаю, что нравится, вот поэтому и зову так, — тихо произнесла она в этой присущей ей нежной манере. Той, которая сводила меня с ума от желания обладать ею и иметь ее распростертое обнаженное тело подо мной, где я мог без спешки и суеты проникнуть в нее, заставляя ее кончать бесконечное количество раз и выкрикивать мое имя…

— О чем ты задумался, малыш? – спросила она, оборвав тем самым мои сокровенные эротические фантазии.

Я сказал ей чистую правду, шепотом, разумеется, чтобы никто больше не мог меня услышать.

— Я размышляю о том, сколько раз я смогу заставить тебя кончить, когда вечером приду домой с работы, заполучу тебя голой и накрою своим телом.

Брианна не отозвалась на мою маленькую речь ни единым словом. Вместо этого у нее перехватило дыхание, и она с трудом сглотнула, от чего ямка на ее шее и мышцы на ее горле пришли в движение в тандеме с румянцем, который начал медленно распространяться по ее лицу. Очень соблазнительно...

Легкий ветерок время от времени играл с ее прекрасными каштановыми волосами, позволяя прядям кружиться в танце и вынуждая ее чаще их смахивать. В Брианне определенно было нечто особенное… некая жизнерадостность, которую замечали окружающие. Когда она представала передо мной такой, как сейчас, было невозможно отвести взгляд. Я знал, что посторонним наблюдателям это тоже тяжело давалось. Мне не нравилось, когда другие люди замечали ее и разглядывали. Это приводило меня в ужас, и я знал почему. Их внимание делало ее уязвимой мишенью, и становилось чем-то совершенно неприемлемым для меня.