— Юр… Я благодарна тебе за помощь и поддержку. Но…

— Но?

— Ты торопишь меня. Одно дело — встречаться, совсем другое — брак!

— Ты же сама отказываешься жить вместе без брака.

— Да. Мне это неинтересно, — голос Кошкиной становится прохладнее. — Мой ребенок не будет жить…

— Я понял! — перебивает он. — Не вопрос. Я готов. Мы взрослые люди. Мы свободны. Чего мы ждём? — нервно. — С моим графиком работы я просто физически не могу как мальчишка бегать на свидания. Понимаешь?

— Понимаю. Но…

— Извини, важный звонок.

Он говорит по телефону, я перевариваю их разговор.

Ну, погорячился ты, мужик. Тебе еще до звания мужа Кошкиной — широкая монгольская степь!

— Когда этот твой… — пренебрежительно. — Бывший муж привезет дочь?

— Скоро.

— Набери меня сразу. Мне нужно отойти по работе пообщаться.

Разговаривая по телефону выходит из палаты, не замечая меня.

Захожу.

— Привет… — отыскивая в себе все моральные силы, чтобы не скатываться в обиды и с лёгкой горечью добавляю, — царица моя.

Улыбка тоже выходит болезненной.

Прихрамывая подхожу ближе. Отодвигаю кресло-каталку, стоящую рядом с кроватью. На ней шубка, рядом ботинки на шпильке. Ну да… Тебе сейчас только шпильку и носить.

Марьяна с тревогой осматривает меня.

— Что с ногой?

Отмахиваюсь.

— Решил составить тебе компанию. Будем хромать вместе.

— Где Алёнка?

Вздохнув развожу руками.

— Дома. У нас авария небольшая. Она замочила все вещи…

— Айдаров! — сердито сводит брови.

— Она под присмотром. Что мне было делать? Не мокрой же вести?

Присаживаюсь на стул, рядом с ней.

— Нужно взять дома сухие вещи и… Господи… — закрывает лицо руками. — Чертов город… ненавижу.

— Ян… — прошивает меня насквозь накатившими чувствами. Больно…

— Ненавидишь? — всматриваюсь в ее голубые светлые глаза. Ну, пожалуйста, Кошкина… почувствуй вместе со мной!

— А мне наш сплав снился…

Её лицо болезненно вздрагивает. Категорически взмахивает ладонями.

— Нет! Не надо мне… — голос срывается на рассерженный шёпот, — это всё!

Опускаю взгляд, горько и растерянно улыбаясь.

Делаю еще одну попытку, прикасаясь к её пальцам. Одергивает руку. Вижу, как часто ходит ее грудная клетка. Нервничает моя Кошка…

— Адрес скажи, где Алёнку забрать. Я приеду, вещи привезу и…

— Бредишь, что ли? Ну куда ты поедешь?

— Просто… отдай мне её! — устало.

— И что? Моя дочь так и не узнает, что она моя?

— Я не готова это обсуждать сейчас.

— Как твоя лапка, Кошка? — стараюсь улыбаться ей через силу.

— Болит… — отводит глаза.

В коридоре какой-то шухер. Негромкие крики врачей, скрип каталки…

— А голова?

— Плохо, Лев! — с раздражением. — Все болит.

Со стоном падает на подушку и закрывает глаза.

Дверь в палату открывается. Толкнув ее задом, зевая заходит медсестра с подносом.

— Крошкина?

— Кошкина… — синхронно поправляет мы, закатывая глаза.

— Отойдите, — недовольно зыркает на меня.

Уступаю ей место.

Медсестра протирает локтевой сгиб Кошки. Мучительно мыча Марьяна сжимает второй рукой виски.

— Наконец-то… не дождешься Вас!

Подняв шприц, медсестра выпускает струйку жидкости из шприца и тыкает в вену.

Марьяна шипит и, морщась, смотрит на то, как медленно вводят препарат.

— Вера Пална! — кричат в коридоре. — Ты где?! Судороги!

— Да здесь я уже! — кричит наша медсестра.

— Где — здесь? — заглядывает врач. — Ты с ума сошла? Ты кому колешь?! Девятая палата! Крошкина! Это же Кошкина!

— Ээ! — поднимаю я взгляд. — Вы что воткнули ей?

Они переругиваются с медсестрой. Последняя смывается. Врач подходит к Марьяне. Оттягивает её веко. Слушает фонендоскопом грудную клетку.

— Что мне поставили?

— Все будет хорошо… отдохнёте… Тем более — Вы обезболивающее просили. Это лёгкий транквилизатор. Поспите и будете в порядке.

— Аа…

— Как себя чувствуете?

— Хорошо… — медленно расплываются в улыбке губы Кошкиной.

Врач разворачивается ко мне.