Шрифт:
Я подаюсь вперед, заваливаю своего Аполлона на спину, теперь моя очередь быть сверху.
— Не возражаешь, малыш?
— Еще раз назовешь меня малышом — и я тебе язык откушу, моя богиня, — нахально откликается мой юный бог, а сам опускает ладони мне на талию, подталкивая меня к собственному члену. А мне оттянуть не дает, ни стыда, ни совести у мальчика.
Впрочем ладно, я все-таки не хочу тянуть. Хочу начать еще раз.
И я начинаю. Насаживаюсь, жмурюсь от удовольствия, чуть подаю бедрами вперед. Боже, как классно-то, а…
Раз — и расцветает разноцветный фейерверк на темном небе.
Два — и сладость разливается по языку.
Три — и… хлопает входная дверь.
И я, и мой Аполлон замираем, глядя друг на дружку, будто нас обоих застали на месте совместного преступления. И так и есть, на самом деле.
— Надя, у нас гости? — раздается из прихожей голос мамы. И перед моими глазами живо рисуется тот уровень бардака, что мы с моим Аполлоном оставили, пока распаковывали друг дружку из “обертки”. Более того, я прекрасно представляю там и свою майку, и его рубашку, слившимися на полу в акте той же страсти, что и их хозяева.
Упс…
6. Второй шанс
Самое смешное, что именно в этой ситуации мой Аполлон лишь крепче сжал меня за бока, натягивая на свой член. Черт, как же хорошо…
Зараза, черт возьми. Будто нарочно заставляет сделать что-то, лишь бы не пришлось прерываться. Хотя нет, не будто. Судя по бесстыже смеющимся глазам — он действительно проворачивает это нарочно.
— Ма-а-ам, — издаю я измученный стон запрокидывая голову, — а ты можешь сходить за хлебом?
И пусть хлеб у нас есть, я сделаю гренки, важен не батон, который мама купит, важно, что магазин от нас в десяти минутах ходу и туда-обратно и в магазине — это полчаса. Спасительные полчаса для моего недотраха.
— Могу, — с достоинством отвечает мама из прихожей. — Но будь любезна, не выгоняй мужчину, лишь бы мне не показывать. Кто-то должен съесть торт, который я возьму к чаю.
Входная дверь снова хлопает.
Боже, как я люблю свою маму…
— Какая ты умница, — одобрительно смеется мой Аполлон.
Ну, а что я могла сделать? Слезть с него, чтобы после следующего эротического сна умереть от огорчения?
— Ты поболтать пришел или все-таки будешь зарабатывать свой кофе? — нахально откликаюсь я.
На самом деле зря это делаю. Мой сладкий мальчик чуть подает бедрами вверх, толкаясь в меня сильнее. Боже, какой же кайф…
И мне радостно снова слышать его голос. Мне радостно видеть, как уже мое наваждение захлебывается воздухом от всякого движения моих бедер. Я бы затрахала этого дивного мальчика до инфаркта, если бы не считала, что мое совершенство должно жить безумно долго.
Рычи, малыш, рычи. И пусть эхо твоего голодного рычания рассыпается в моей душе гулко и звонко, как разлетаются по полу бусины. Рычи и бери меня, раз уж пришел, потому что сейчас я хочу тебя, сейчас я без тебя не могу, и даже не уверена, что в ближайшую пару месяцев смогу посмотреть хоть на кого-нибудь еще как сексуальный объект. Уж больно ты хорош, мой дикий Аполлон.
В моих венах струится имбирный сироп, не иначе. Течет и кипит, заполняя мой мир сладким горячим туманом.
Кто сейчас кого берет, кто сейчас кого дерет?
Каждая фрикция — мое затмение. Кажется, мой мальчик уже достал до моего дна, а я ненасытно пытаюсь взять с него еще больше.
Еще, еще, еще!
И так — до самого конца, пока не кончается воздух в моих легких, пока я сама не падаю на грудь моего юного страстного божества, истерзанная и восторженная.
Он хорош. Он ужасно хорош, настолько, что я кажусь себе хорошо прожаренной отбивной. Может, это просто недотрах так сказывается? Просто, давненько я такого состояния не припомню. Лет этак с двадцати пяти, когда только-только начинала понимать, что такое хороший секс.
Голова, раскаленная, тяжелая, будто наполнена углями. Сейчас — медленно остывающими. До этого — пылающими и обжигающими каждую мою мысль. И шевелиться неожиданно не хочется.
Сколь много бы я отдала, чтобы вот это вот все имело продолжение и дальше? Кажется, что много. На деле — ровным счетом ничего. Я в том возрасте, когда уже задалбываешься подгонять себя под какие-то требования другого человека. Вот она я — дважды разведенная, с дочерью, живу с мамой. Принимай как есть, милый, хотя ладно, я знаю, что ты не сможешь. Никто не смог. Ну, вот нет у меня каких-то таких достоинств, которые взяли бы и позволили.