Жаль, не вышло, жаль, что он меня нашел, придется все-таки добавлять ему изъян.

— Что-то мама задерживается, — задумчиво замечаю я, наливая кофе. — Может, ты уже торопишься и тебе некогда ждать?

— Выгонять ты совершенно не умеешь, моя богиня, — ухмыляется мой Аполлон.

Во второй раз, возвращаясь, мама возится с ключами характерно долго и громко, будто давая нам время доделать все наши дела. Впрочем, я уже одета, мой Аполлон уже одет, и что самое парадоксальное — он никуда не пытается бежать. Ну блин. А я-то рассчитывала…

Мама заходит, снимает шапку с седых кудрей, смотрит на меня, уже сидящую на стуле в кухне. И на Аполлона, с чинным видом сидящего напротив меня.

— Ну, что, не выгнала? — с иронией уточняет она. — Какое счастье, а то я уже думала, на балкон мальчика выгонишь.

Выгонишь его, ага. Он же из тех, которых ты “в дверь, а они в окно”. Я вон три раза его пуганула знакомством с мамой, даже намекнула, что у него есть время убежать, а он упрямо пропускает все мимо ушей и неторопливо прихлебывает кофе.

— Ну, знакомь нас, Наденька, — проходя в кухню, мама ставит торт на стол.

И вот тут Штирлиц понял, что предусмотрел не все.

Я ведь так и не удосужилась спросить у этого дивного создания, как его зовут вообще. Так и именую его в уме Аполлоном, не желая, чтобы он мне вдруг сказал, что его зовут Вася, и мое дивное видение покроется патиной неприятной реальности.

Но не выдавать же: “Мама, это мальчик, я с ним пару раз перепихнулась, но как зовут не знаю. Можешь звать его Аполлошей, он не против”. Тем более, он наверняка будет против, нахаленок этакий.

— Это моя мама, Ольга Петровна, — выигрывая время, я начинаю с известной мне переменной в этом уравнении, — а это…

Блин, хоть бы догадался, в чем причина моих затруднений и этой неловкой паузы. Нет, я потом перед мамой объяснюсь, конечно, но именно сейчас неловкой ситуации хотелось бы избежать.

— Давид, — невозмутимо представляется мой любовник, поднимая на меня ангельские глазки. И…

И я себе чуть кончик языка не откусываю, глядя на моего Аполлона вытаращенными глазами.

— Серьезно? — вырывается у меня изо рта. И плевать, что я сейчас спалюсь перед мамой, что слышу имя своего любовника впервые.

Давид — имя, достойное этого похожего на бога мужчины.

Давид — слишком редкое имя, чтобы внезапно в одной не очень узкой тусовке их нашлось много. Это Надь много, хотя Надежда Соболевская и одна. А Давид… Давид, на секундочку, в нашей тусовке один. Огудалов. Сын Тамары Львовны.

— Более чем, — явно ужасно потешаясь, откликается этот наглец. — Паспорт показать?

Капец. Кажется, я уже дважды потрахалась с сыном своей покровительницы.

На секундочку — с женатым сыном своей покровительницы.

Первым делом, может, кто-то и скажет, мол, какая вам, Надежда Николаевна, разница, вы же вполне неплохо покувыркались с этим мальчиком, и без знания кто он есть, что у него, от наличия жены член отваливается?

“Жена же не стена, она может и подвинуться”, так?

А вот стена. Знаете, после того как оказалось, что мой диванный супруг за четыре года с рождения Алиски умудрился сменить три любовницы — у меня, знаете ли, аллергия на всех тех, кто делает своих жен и мужей рогоносцами. И это личный кодекс чести, не спать с женатиками. Типа, я, конечно, стерлядь редкостная, и нормальный мужик со мной рядом не задержится дольше пары недель, но никогда в своей жизни я с женатым не свяжусь. Не могу, не буду, не хочу.

Хотя обидно, блин, вот понимаете? Мальчик-то по-прежнему красивый. Хотя ладно, я же с ним ничего серьезного заводить не собиралась. Ни с ним, ни с кем другим.

О женитьбе Огудалова я знала по факту. Меня, естественно, на свадьбу не звали, я была не настолько близка с Тамарой Львовной, но пару лет назад мне рассказывали, как удачно Давид женился, какая там замечательная девочка и как она хочет поскорей родить Давиду сынишку.

Правда о самом сынишке Огудалова было ни слова не слышно, а я была уверена — даже если невестка вдруг Тамаре разонравилась — а было на это похоже, потому что восторгов после пары месяцев после свадьбы слегка поубавилось, то уж о рождении внука она наверняка бы не умолчала.

— У кого, ты говоришь, взял мой адрес, красавчик? У друга-натурщика?

Я бы не хотела сейчас видеть свою улыбку. В ней точно много голода и жажды крови. Даже Дракула не умеет улыбаться кровожаднее меня.

— Ну-у-у, — Давид лукаво возвращает мне улыбку, как зеркало. — Ты же все уже поняла, Надя, зачем спрашиваешь?

Боже, никогда в жизни не видела настолько бесстыжей физиономии.

— И не стыдно брать маму в сообщники?

Звонок был слишком подозрителен, если сопоставлять появление моего Аполлона с ним. Будто проверяли, дома ли я нахожусь, пока кое-кто собирался ко мне выезжать. Ну, или уже подъезжал к моим Мытищам, если брать во внимание наши утренние пробки.