С тяжело колотящимся в груди сердцем Титов, без раздумий, прыгает следом за Евой в чан с кровью. Рыская руками в густой жидкости, с ужасом гонит беспокойную мысль о том, что отыскать ее в ней нереально. Ныряет глубже. К самому дну. В сторону. Еще правее. По кругу. Пальцы нащупывают что-то тонкое и жесткое.

«Чертово свадебное платье…»

Сцепляя пальцы, тянет ткань на себя. Обхватывает тело Евы руками и с облегчением чувствует, как она ответно за него цепляется. Начинает работать ногами и свободной рукой, чтобы вынырнуть из этого кровавого болота. Мышцы напряженно трудятся, чтобы поднять их тела на поверхность. Из-за тяжести платья и плотности жидкости плыть сложнее, чем обычно.

К счастью, горячее человеческое стремление сильнее, чем физические возможности. Вынырнув на поверхность, Титовы жадно заглатывают воздух и ошеломленно смотрят в окровавленные лица друг друга.

— Эй, друг, может, завязывайте уже с купанием? Это вам не джакузи.

При виде молодого мужчины в полицейской форме Ева настороженно застывает.

— Вы настоящий полицейский?

— Нет, я бухгалтер. А этот шмот так, повы*бываться, напялил[1], — невозмутимо выдает тот. — Старший лейтенант Градский Сергей Николаевич. «Ксиву» показывать сейчас, или выберешься для начала из этого дерьма?

Адам, отплевавшись от крови, громко смеется.

— Все нормально, Эва. Это друг.

Он подсаживает ее, и Градский, не озадачиваясь будущим состоянием своей формы, крепко прижимает к себе окровавленную Еву. Перетянув ее через стенку чана, ставит на металлическую стремянку перед собой.

И в это же мгновение Титову принимают на себя медработники. Сколько девушка ни повторяет, что с ней все в полном порядке, они не прекращают осмотр, пока не завершают стандартный ряд процедур. Адам набрасывает ей на плечи одолженный у медиков полосатый плед. И Ева кутается в него, закрываясь по самую шею, чтобы не видеть платье и кровавые разводы на коже.

Люди в форме носятся по зданию, вокруг царит полнейший хаос. Выловив глазами Градского, Ева просит Адама подозвать его.

— Град!

— Там, в полиэтиленом пакете… — не знает, как объяснить.

— Да, уже нашли, — приходит ей на помощь старлей.

— Там… среди них… была моя мама?

Вздрагивает, когда Градский кивает. На грязном лице отчетливо проявляются дорожки из слез. Ощущая, как руки Титова крепче сжимают ее плечи, пытается взять себя в руки.

— Мне очень жаль.

И рыдания все-таки вырываются из горла Евы. Адам и Градский дают ей время справиться с собой. Каждый по-своему. Титов привлекает ее голову к своему плечу и гладит затылок, а старлей перемещается так, чтобы закрыть их обоих от любопытных глаз.

— Кто во втором? — спрашивает Ева чуть позже, утирая лицо бумажными салфетками.

— Женщина. Постарше.

— Лидия Михайловна… В доме был еще мой дедушка…

— Мы послали бойцов, проверим.

— Спасибо.

— Ладно. Я пойду. Нужно работать.

Оставившего их Градского тут же заменяет Шурик.

— Ева…

— Ради Бога, Шурик. Вот сейчас точно не по отчеству.

— Кхм… Да. Мне очень жаль. Я хотел объяснить, — начинает он взволнованно. — Хоть я вытер все записи с вами, Павел Алексеевич прознал, что вы входили по старому коду безопасности. Я не знал, что он сделал так, чтобы работало два. Старый был для того, чтобы понять, когда проберетесь в дом вы или Титов, — смущенно косится на Адама. Когда тот не реагирует, продолжает: — Ольга Владимировна взяла всю вину на себя. Сказала, в случае чего, я смогу вам помочь, а она — нет.

— Шурик позвонил мне, как только стало известно, что тебя собираются везти на «Коркут», — произносит сдержанно Адам. — Выиграли немного времени, до того, как Исаев сам сообщил, что вы ждете меня здесь.

Охранник кивает, а Адам добавляет:

— Мы рассчитывали, что он будет где-то поблизости и отведет от тебя прямую опасность.

Шурик снова кивает.

— Когда вас рвало, простите, никто из парней не горел желанием к вам прикасаться. Воспользовавшись этим, я поднял вас и поспешил приставить пистолет, чтобы никто другой этого не сделал. Простите.

— Перестань извиняться, Шурик, — останавливает Ева его мучительные изъяснения. — Все это очень страшно. Все, что произошло. Но мама была права. Ты несколько раз спас мне жизнь.

В этот момент спецы выводят скрученных арестантов. Ева не мигает и не меняется в лице, когда мимо проходит отец. Ей не хочется распылять на него хоть какие-нибудь эмоции. Больше ему нет места в ее душе.

В конце концов, гнить в тюрьме — для него самое оптимальное наказание. Там-то его царские замашки подшлифуют.