Как же объединиться в «Движение Сопротивления» нарастающей всесторонней катастрофе? Основами такого объединения, по Смагину, призваны стать неприятие откровенно компрадорской антинациональной «элиты», приверженность социальному государству, территориальная целостность страны, качественные эффективные вооруженные силы, безопасность граждан, поддержка соотечественников за рубежом. А ещё – уважение к человеку труда, к трудовому и особенно ратному подвигу всех предыдущих поколений, а также наших современников.

Говоря о воинском подвиге, Станислав Смагин не закрывает глаза и на горькую реальность современной России. «Справедлива ли горечь шутки о необходимости “воевать за яхту Абрамовича”?» – спрашивает он. И отвечает: «К сожалению, более чем».

Наши отцы и деды шли в бой с совсем другими мыслями. Они воевали за своё государство, за новый строй, открывавший перед страной и населявшими её народами невиданные ранее исторические, общественные, народно-хозяйственные, культурные перспективы. И они воевали с теми, кто пришёл это всё у них отнять. Не у правителей – у них! И никаким быковым, гозманам, подрабинекам, навальным и невзоровым этой правды не перечеркнуть. Не отнять её у нас, а также у своих народов и тем, кто в нашей стране и на пространстве бывшего СССР, движимый этническим радикализмом, прославляет сегодня нацистских коллаборационистов. Со всеми ними мы будем бороться самым жёстким образом!

Много рассуждая о войне, автор тем не менее логично завершает своё исследование России, эту своего рода «энциклопедию русской жизни», одой труду и – Первомаю, напоминает нам значение нескольких важнейших, связанных с понятием социальной сплоченности слов: социализм, традиция, патриотизм, свобода.

Мне же остаётся ещё раз порадоваться за читателя, который держит в руках одну из наиболее глубоких и честных книг о современной России. Её автор настраивает нас на долгую и тяжёлую борьбу – борьбу за то, чтобы политика в нашей стране, её народное хозяйство, культура, образование, другие области нашей жизни, да и мы сами, были достойны нашей великой Родины, её славной истории.

Уверен, что книге Станислава Анатольевича Смагина, как и ему самому, предстоит сыграть важную роль в этой борьбе. В чём искренне желаю ему успеха!

Михаил Васильевич Демурин,

публицист, ветеран дипломатической службы

Та особенность русского национального менталитета, с анализа которой я хотел бы начать свою книгу, можно охарактеризовать при помощи великого множества цитат, от высказывания великого нашего мыслителя Льва Тихомирова «русский человек – монархист или анархист, а третьего не дано» до описания философом Георгием Федотовым солнца нашей поэзии А.C. Пушкина как «певца Империи и Свободы» и фразы самого Пушкина «все Романовы – революционеры». Если говорить о современности, то чрезвычайно симптоматичной выглядит фраза протоиерея Николая Артемова, секретаря Германской епархии Русской зарубежной церкви и ключаря кафедрального собора в честь святых новомучеников и исповедников российских в Мюнхене. Рассуждая о судьбах западного христианства и его проблемах, в том числе догматических, священник сказал: «Традиция – это хорошо. Это лучше, чем беспочвенность. Но я, как русский, все же немного и революционер».

Действительно, в русском человеке, как в широком, так и в прямом значении конкретной человеческой личности, сочетаются два противоположных начала. Одно включает в себя консерватизм, традиционность, верность многовековым институтам и укладу жизни предков, уважение к принципу иерархии и почитание руководства страны – «монарха», вне зависимости от того, как данный титул звучит на очередном историческом отрезке. Суть второго – бунтарство, радикализм, нигилизм, неповиновение, стремление быстро и кардинально изменить окружающий мир. Эти начала редко и с трудом находят между собой компромисс умеренного срединного типа, «берем лучшее – отбрасываем худшее». Они то вступают в скоротечный симбиоз, сохраняя все свои грани и ничего не отбрасывая, то находятся в диалектических отношениях дружбы-борьбы, то одерживают победы друг над другом.

В связи с этим любопытным представляется взгляд классиков русской национально-консервативной мысли на проблему революции. Считая (и это естественным образом вытекает уже из самого консервативного имени) революционную смуту делом крайне предосудительным и не богоугодным, они тем не менее готовы были в самых крайних случаях признавать революцию полезной, если она хотя бы национальна. Так, выдающийся русский мыслитель, публицист и экономист С.Ф. Шарапов, сравнивая первую русскую революцию 1905–1907 годов и французскую революцию 1789 года, писал: «Французская революция была не только национальна, но, можно сказать, крайне преувеличенно национальна. Никакие инородцы в ней не участвовали, а вся остальная Европа шла на ее усмирение. Патриотизм самих французов был так горяч, что за одно подозрение в его недостатке господа революционеры без церемонии рубили головы… На свою национальную революцию французские патриоты несли патриотически свое, иногда последнее, достояние». Сложно не заметить некоторую идеализацию Сергеем Федоровичем галльской смуты, однако в целом мнение весьма примечательно. Уже упомянутый Лев Тихомиров поначалу приветствовал Февральскую революцию, полагая – как вскоре выяснилось, совершенно напрасно – ее актом национального оздоровления и модернизации; сверх того, он даже одно время симпатизировал Керенскому, близоруко видя в нем личность сильную, волевую и харизматичную. Нельзя не вспомнить и активное участие в Февральской революции одного из лидеров отечественного правого консерватизма – Владимира Пуришкевича.

Каким образом наш национальный дух приобрел сей дуэт монументального консервативного державничества и лихого безудержного бунтарства, то обильно орошающий в бескомпромиссной внутренней схватке русскую землю русской же кровью, то показывающий впечатляющие созидательные результаты на поприще вольного либо невольного соработничества? И главное, за счет чего в 1917 году триумф праздновал именно русский бунт, пушкинские слова о коем слишком хорошо известны, чтобы лишний раз их повторять?

История любого государства и любого народа, тем паче если речь о народе великом, славном и играющем заметную роль на мировой арене, представляет собой вереницу крупных и не очень крупных потрясений и коллизий, оставляющих свою зарубку в национальном сознании. Когда эти зарубки, накладывающиеся друг на друга и резонирующие меж собой, достигают объема критической массы, происходит взрыв. Даже погашенный, преодоленный и сыгравший в целом благотворную роль, этот взрыв сам становится зарубкой в числе тех, что приведут (могут привести) затем к новому взрыву.

Россия и русский народ не являются здесь каким-либо исключением. Возьмем хотя бы Англию, на первый взгляд кажущуюся эталоном размерного и рассудочного консерватизма. Более пристальное рассмотрение ее истории позволяет ухватить череду культурно-исторических травм. Здесь раскол, связанный с Реформацией и переменой национальной религии с католицизма на англиканство, накладывался на другой глубокий этносоциальный раскол между верхами и низами, вызванный норманнским вторжением и окончательно ко времени Реформации еще не преодоленный, а если брать глубинные пласты – в чем-то сохранившийся и до современности; любителям порассуждать через губу о пагубном влиянии татаро-монгольского ига на русскую ментальность уместно обратить внимание на одну из цитаделей «цивилизованного мира», где иноземное иго, по сути дела, осталось навсегда, пусть и взаимослившись постепенно с автохтонным пейзажем.