Шрифт:
– Граф Калиостро? – переспросил изумленный церемониймейстер. – Возможно ли? Вы и есть знаменитый граф Калиостро?
– Я тот, кто я есмь, – с улыбкой отвечал Калиостро. – Говор любопытной, но бессмысленной толпы создает знаменитость. Мудрый сим пренебрегает.
– Но вы в Петербурге уже третий месяц!
– Я проживал здесь инкогнито, под видом врача Гвальдо, занимаясь целением страдальцев. Но поспешите возвестить капитулу наше прибытие, брат церемониймейстер!
– Я в том не замедлю. Но должен вам представить, что по статусам капитула женщины в ложу не допускаются.
– Передайте вашему наместному мастеру эту записку. Будет достаточно!
Говоря это, Калиостро приложил к документам еще маленькое письмецо, сложенное треугольником.
Церемониймейстер поклонился и постучал трижды в двери ложи: два раза подряд и третий – повременив и слабее. Стоявший за дверями великий страж отвечал ему тоже тремя ударами.
Церемониймейстер снова постучал три раза. Тогда в ложе совершился такой обряд: страж подошел ко второму надзирателю и, трижды коснувшись его плеча, сообщил ему на ухо:
– Стучат в двери храма по-масонски.
Второй надзиратель ударил молотком один раз и повторил ту же фразу на ухо первому надзирателю.
Первый надзиратель тоже ударил молотком один раз и, подойдя мастерским шагом через ковер к балюстраде возвышения, доложил великому мастеру:
– Стучат в двери храма по-масонски.
Великий мастер ударил молотком один раз и сказал:
– Посмотрите, кто стучит. Если то брат церемониймейстер, то впустите его. Если визитор, спросите у него проходное слово. Если дерзновенный профан, пронзите его сердце мечом!
Это приказание первый надзиратель передал второму, второй – стражу врат храмины. Этот последний приотворил дверь, подняв против нее острие меча, и затем пропустил в ложу брата церемониймейстера, который подошел к балюстраде и застыл в почтительной позе, дожидаясь вопроса мастера.
– Брат церемониймейстер, – спросил тот, – кого нашли вы в покое утерянных шагов?
– Посланника Великого Кофты, гроссмейстера египетского масонства Гиерополиса, пирамиды Хеопса, Мемнона и всего Востока брата Калиостро и супругу оного – сестру Серафиму, урожденную графиню ди Санта-Кроче, того же священного ордена Великую Матерь, в удостоверение чего вручены мне патенты, сертификаты, грамоты и некое послание.
Произнеся это, церемониймейстер положил бумаги на алтарь перед креслом великого мастера.
– Калиостро! – пронесся невольный шепот изумленных братьев капитула.
Елагин поспешно взял документы и треугольную записку. Ознакомившись с ними весьма тщательно, он обратился к членам капитула:
– Почтенные братья, могу удостоверить вас в правильности представленных документов и прошу вашего согласия на допущение в ложу вышеозначенных лиц.
Между братьями начались переговоры и споры шепотом. Всех смущало то обстоятельство, что граф Калиостро пожаловал не один, а с супругой. Между тем в ложу капитула женщины до сих пор не допускались. Однако обошедшее всех треугольное письмецо, переданное братьям капитула наместным мастером, рассеяло все сомнения. К сему прибавилось и естественное любопытство, и желание увидеть необыкновенную красавицу, о чем церемониймейстер уже шепнул каждому из присутствующих. В особенности горел тем желанием, собственно неприличным для посвященных, которые должны быть чужды любопытству, свойственному профанам и черни, мастер ложи «Эрато» князь Мещерский, сей «сын роскоши, прохлад и нег», как сказал о нем поэт [54] Державин. Что касается графа Строганова, то он чрезвычайно интересовался самим Калиостро.
54
…как сказал поэт… – Князь А.И. Мещерский скоропостижно скончался в 1779 г. Г.Р. Державин откликнулся на его кончину стихотворением «На смерть князя Мещерского» (1779).
Придя к единодушному решению, члены капитула выразили свое согласие допустить визиторов тем, что единовременно подняли свои молотки и ударили один раз. Ржевский поспешно снял нагар со свечей, которые опять нагорели.
Великий мастер назначил двух ассистентов для сопровождения в ложу почетных гостей. Выбор его остановился на Мещерском и Голицыне. Вместе с братом церемониймейстером они вышли из ложи. Опять начались перестукивания, наконец в приотворенную дверь страж спросил: кто там?
– Это брат Калиостро и сестра Серафима, которые желают ознакомиться с нашими работами! – послышался ответ.
Двери затворили. Несколько помедлили в молчании. Потом великий мастер поднял молоток и ударил один раз – страж тотчас распахнул двери. Великий мастер ударил еще раз. Братья капитула поднялись, обнажили шпаги и скрестили их, образуя так называемый «стальной свод».
Появилась процессия. Впереди шел церемониймейстер, за ним ассистенты, несшие скрещенные шпаги так, что они образовывали косой крест. Войдя, церемониймейстер отошел в сторону и стал, опираясь на далеко отставленную трость, Ассистенты поместились по сторонам ковра, держа шпаги вертикально.
Великий мастер сошел с помоста и встал в восточной части ковра ложи.
Визиторы вступили под скрещенные шпаги на ковер, становясь последовательно на определенные фигуры его шагом посвященных. Калиостро свершил шествие, отчетливо отбивая шаг, почти прыгая, причем мантия его шелестела и будто летела за ним. Казалось, он находился в особом состоянии экстаза или сомнамбулизма. Отливавшее оливковой синевой лицо его было мертвенно-неподвижно, а глаза блуждали, сильно открывая при закатывании вверх блестящие белки. Но взоры всех невольно устремились на пленительную каменщицу, его безмолвную спутницу. Ее туника из очень тонкой ткани то отливала чудной белизной, то принимала шафранный оттенок, то рдела ярким пурпуром розы. Она приподняла края одежды обнаженными до плеч прелестными руками, охваченными золотыми запястьями в виде змей, и открыла до щиколотки ножки в парфянских хитроузорных прорезных сапожках, осыпанных цветными камешками. Выше щиколотки на обеих ногах ее тоже виднелись змееобразные браслеты, но черненого серебра. Она, видимо, открыла ноги с той целью, чтобы братья видели ее мастерский шаг.