Кричал генерал сначала басом, потом пронзительно и, наконец, замолк порвался голос, и он только шептал:

– Вали в воду, подвертывай!
– сам схватился за первый воз, рванул брезент, и с шумом зерно посыпалось в тихую реку.

Мужики захохотали и с криком опрокинули телегу колесами вверх... Подвозили еще и еще и перевертывали. На горке у дома собрался народ. Нил Потапыч стоял все еще без картуза, расставя в изумлении ноги и руки. Заголосила какая-то баба. Густым золотым слоем по всей речке плыло зерно. Долго глядел на реку Алексей Алексеевич, потом повернулся к народу и показал шиш.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Уйди, Павлина, пропади с моих глаз!
– в отчаянии говорила Степанида Ивановна.

Павлина, хватая ее за платье, _ вопила:

– Я ли не старалась! Взгляни на меня, ягодка, глазочком погляди на меня, дуру!

– Я тебе вверилась, Павлина, хорошо ты меня отблагодарила.

Павлина ударилась головой о половицу и пуще принялась стонать.

– Разум отшибло! От сладкой пищи жиром я, окаянная, заплыла, огорчила свою благодетельницу!..

– Петухи ей понадобились, а зачем? Смеяться надо мной или денег выманивать? Ты бы сказала, я бы тебе просто денег дала...

– Ох, смерть пришла, ох, мочи моей нет!
– причитывала баба.

– Уходи, Павлина, вон!
– Генеральша повернулась на диванчике лицом к стене

Произошел такой разговор потому, что вчера ночью обрушился не укрепленный подпорками свод и землей завалило всю галерею. Землекопы кобенились, уверяя, что это - чертова работа, и просили расчет. Им прибавили поденную плату и поставили ведро водки, с которой они напились влоск и завалились спать на Свиных Овражках, в густом папоротнике. Афанасий ходил их будить, не добудился, сам как-то нечаянно напился и, вернувшись, побил Павлину. На глупую бабу пала вся вина.

– Что за глупости придумала - петухов!
– после молчания продолжала генеральша.
– Не знаешь ничего, так и говори: ничего не знаю, ваше превосходительство. Наверно, и все сны твои дурацкие.

Павлина сидела на полу, пригорюнясь. С покрасневшего ее носа падали слезы. Вдруг она вскочила и ударила себя по бокам.

– Догадалась! Лопни мои глаза! Петухов-то надо купить неторгованных.

– Как неторгованных?
– спросила Степанида Ивановна и с живостью спустила ноги на ковер.

– Неторгованный петух силу имеет, благодетельница, а торгованный есть суповая куря. Сколько спросили за птицу, столько за нее и давай. Слава тебе, господи, вспомнила. Пожалуйте денежек, я сейчас побегу...

– Ну, нет, - сказала Степанида Ивановна твердо, - хотя я вижу, в чем была ошибка, но денег тебе не дам, сама поеду и куплю.

Генеральша подробно расспросила, каким образом покупать петухов, где и когда. В это время вошел Афанасий и, прикрывая ладонью рот от винного духа, доложил, что генерал вернулся, прошел прямо в кабинет и никого к себе не пускает.

– Вонь какая от тебя, - сказала генеральша.
– Ах ты пьяница!

– Это бензин-с, - извинялся Афанасий, - для чистки его превосходительства панталон-с.

– Поди узнай, хорошо ли продали хлеб.

– Никак нет, ваше превосходительство, кучер мне говорил, что его превосходительство хлебец в воду изволил высыпать.

– Что? В воду? Ужас! Быть не может! Генеральша побелела, как носовой платочек, ноги ее подкосились, и она села на диван, но вскоре оправилась и поспешила к Алексею Алексеевичу.

На стук в дверь он не ответил; услышав же голос жены, кашлянул, зашаркал туфлями и повернул ключ. Степанида Ивановна толкнула дверь и ахнула: перед ней стоял, сутулясь, Алексей Алексеевич, желтый, со спутанными волосами, страшный, в грязном военном пальто.

– Запах какой-то от тебя, Алексей. Что ты наделал?
– закричала генеральша.

Генерал пошевелил губами в, держась за косяк, опустился на колени.

– Прости меня, Степанида Ивановна, я утопил весь хлеб.
– И, подняв плечи, покрутил поникшей головой.

– Милый ты мой, - охватив его руками, торопливо заговорила Степанида Ивановна, - ты болен, совсем болен... ляг... Афанасий, воды горячей! Что за слуги ужасные!
– вскрикнула она, звоня в колокольчик.
– Ложись, ложись и молчи.

С трудом поднялся генерал и, поддерживаемый генеральшей, прилег на диван, вздохнул судорожно, заморгал, и слезы потекли по грязным щекам,. Степанида Ивановна молча прижимала его голову к груди.

Принесли воды, омыли генерала, одели в чистое белье, спустили в кабинете шторы.