— Ты когда-нибудь изменял своей жене?

Ее вопрос застал меня врасплох. Но мне нечего было скрывать от нее.

— Да. Однажды. С тобой.

Рита молчала.

— Почему ты вдруг решила вспомнить о моей бывшей жене? — я расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

— Мой отец всегда изменял маме. Ты знал об этом?

Что я мог на это сказать? Обманывать не стал.

— Насколько мне известно, у него никогда не было постоянной любовницы.

— Ты считаешь, что моей маме должны быть от этого легче? — Рита пыталась переложить на меня вину своего отца.

— Не знаю, — признался я.

— Почему все вокруг считают, что изменять — это нормально? И те, кто изменяет, и даже те, кому изменяют. Почему они их оправдывают? Неужели, измена — это, действительно, нормально?

Моей девочке было больно. И ее боль болела внутри меня.

— Есть разные причины.

— Это не оправдание.

— Есть определенные обязательства. Иногда чувства проходят, и людей связывают только общие обязательства. Дети, бизнес, имущество. А потребности остаются.

Я говорил негромко, надеясь, что это сможет успокоить Риту.

— Почему не разойтись, если чувств нет?

— Малыш, я не понимаю, к чему этот разговор? Что с тобой происходит?

— Можно тебя попросить?

— Конечно.

— Если… Если я когда-нибудь… надоем тебе, — ее голос дрожал и спотыкался от волнения, — и ты… ты захочешь… захочешь чего-нибудь другого… Пожалуйста, не скрывай от меня этого.

Я бросил взгляд в окно, на вспыхивающую огнями Москву.

— Хорошо. Ты узнаешь об этом первая.

Она молчала.

— Что случилось, малыш?

— Я сегодня плохой собеседник, да? — в голосе Риты мелькнула печальная улыбка.

— Бывали и похуже.

Мне захотелось обнять ее, укутать в свои объятия и излечить от боли, что терзала сейчас ее душу.

— Мне очень тебя не хватает, — ее голос скатился до шепота. — Мне безумно тебя не хватает. И я ненавижу это.

— Мне тоже не хватает себя рядом с тобой, — я встал и подошел к окну, опершись рукой о раму. Внизу ползли машины-светлячки. — Где ты?

— Дома.

— Что делаешь?

— Смотрю на Вену.

— А я на Москву.

— И как она?

— Скучает по тебе.

— Прилетай.

— Не могу. Завтра твой отец пригласил меня посидеть в бане.

Рита ответила не сразу.

— Будут женщины?

Я улыбнулся. Сейчас для меня существовала только одна женщина. Но она этого не понимала.

— Нет, только я и твой отец.

— Как там мои трусики? — в ее голос вернулась легкость. Я бросил взгляд на пиджак.

— Передают тебе привет.

— Серьезно? — рассмеялась она. — Так и говорят?

— Абсолютно. Неужели, я стану тебя обманывать? — шутливо возмутился я.

— Надеюсь, что нет.

— И я надеюсь на взаимность.

— Я рада, что мы расставили все точки над “i”.

— Да.

Мы помолчали. Говорят, что степень близости определяется уютностью молчания. Наше с Ритой молчание было уютнее мягкого пледа в дождливый осенний день.

— Что на тебе сейчас? — спросил я хрипло.

— Игорь, — смутилась она.

— Скажи.

— Платье.

— Опиши его.

— Ммм, оно короткое.

— Мне уже нравится.

— Бледно-желтое. Без рукавов.

— А что у тебя под ним? — я повернулся спиной к окну и присел на подоконник.

— Игорь.

— Я хочу знать.

— Нижнее белье.

— Рейтузы с начесом? — вспомнилась мне наша переписка днем. Моя девочка рассмеялась. А я был рад, что смог отвлечь ее от грустных мыслей.

— Нет. Ты же мне их еще не купил.

— Если ты так настаиваешь, то завтра же я отправлюсь за ними в магазин.

— Представляю лица продавцов, — взорвалась она смехом.

— Скажу, что это для любимой бабушки.

— Бабушки? — улыбка прорывалась через ее возмущение.

— Или престарелой тетушки.

— Игорь!

— Мне нравится, когда ты смеешься, — признался я, понимая, что делаю очередной шаг в пропасть.

— Это благодаря тебе, — негромко произнесла Рита.

— Значит, я положительно на тебя влияю?

— Очень.

— Это хорошо.

— Да. Как прошел твой день?

Я оторвался от подоконника и прошел на кухню.