Промокнув чернила, она дважды проверила свои паучьи каракули. Хотя в тексте и не было фактических ошибок, сомнительная разборчивость почерка беспокоила не меньше, чем вид истершегося парашютного шнура. Она начала заново, проникшись симпатией к несуществующему капитану, который в детстве, надо полагать, получал хорошей порки всякий раз, как толстые, неуклюжие пальцы подводили его во время первых попыток переписать текст от руки.

К полуночи она, наконец-то, получила удовлетворительный результат. Теперь главной проблемой было забросить этот пласт чисел в стек. Графические процессоры, отвечавшие за рендеринг игрового мира как для компов, так и для клиентов, были идентичны друг другу и имели один и тот же недостаток: при определенных условиях их можно было сбить с толку, заставив перенести часть буфера изображения в стек центрального процессора. Другими словами, хитрость заключалась в том, чтобы закодировать адреса в цветах некоего предмета, а затем сделать так, чтобы этот предмет отрендерился в определенном масштабе. Пейям научил своих подопечных на глаз распознавать объекты, из оттенков которых можно было составить произвольный 24-битный RGB-вектор. В мире “Востока”, с его скудным, постапокалиптическим ландшафтом из обрывов и пещер не было ни масляных красок, ни цветовых каталогов, однако со временем они нашли способ собрать необходимую палитру из разрозненных кусочков. Скрипты СлизьНета, породившие мир «Полуночи», может быть, и придали пародийно-историческому сеттингу исходного романа налет сепии, но аляповатые шляпы, шарфы, перчатки и ленты, выкрашенные в самые разные цвета, Сагреде доводилось видеть и здесь. Когда же дело доходило до масштабов, позволявших разместить цепочку из различных материалов в пределах одного пикселя, получение точной последовательности казалось куда менее обескураживающей задачей, чем могло показаться на первый взгляд.

Она составила предварительный список, начав с различных предметов, которые уже имелись среди пожитков капитана. Траурный гардероб, занавески и покрывала вкупе с библиотекой и коллекцией лакированных табакерок практически целиком покрывали ее потребность в серых и коричневых цветах. Однако для кодирования всех необходимых адресов ей помимо прочего требовались различные оттенки пурпура, мальвы, лиственной зелени, бирюзы, лазури и океанской синевы. Ей, наверное, было бы проще, будь старый дурень женат, ведь тогда Сагреда могла бы тайком пробежаться с ножницами по наряду его жены. Миссис Троттер, домовладелица, у которой капитан снимал жилье, относилась к своему постояльцу с радостью и заботой, однако попытку вломиться в комнату хозяйки ради того, чтобы отрезать клочок ее одежды, игровой движок вполне мог расценить как признак того, что этот мужчина отличается повадками мистера Джекила и с нетерпением ждет подходящего случая, чтобы провести серию любительских аппендектомий.

Вздохнув, Сагреда направилась к ночному горшку. Она удержалась от сиюминутного желания похихикать или почувствовать омерзительный ужас при виде своих новых гениталий – да и телосложение капитана никоим образом не располагало к аутоэротическим экспериментам. Как будто, живя здесь, она была обязана проводить все свое время вместе с мелким и уродливым, но при этом послушным грызуном, который обитал у нее между ног, услужливо перенаправляя поток мочи – а как именно, об этом лучше было не думать. Закрыв горшок и натянув исподнее, Сагреда попыталась представить выражение на лице Матиса, когда тот узнает, во что она превратилась. Но пара месяцев без интимной близости – дело не смертельное. К тому же их путешествие близилось к концу: в 3-адике, была убеждена Сагреда, они, наконец-то, получат возможность делать что угодно и быть кем захотят.

В поисках цветов для палитры Сагреда обходила шляпников и торговцев тканью, развивая умение отпускать грубоватые шутки в ответ на задорные ремарки продавцов. – Зачем джентльмену вроде вас понадобилась алая лента? – спросила одна молодая женщина, выражение лица которой представляло собой смесь замешательства, разочарования и изумления.

– Я собираюсь повязать ее на ногу своей гончей, – ответила Сагреда, вложив в свои слова весь Блафф-Смоутский нрав с его нетерпением, раздражительностью и самомнением.

– Гончей? – Лицо женщины приняло еще более обескураженный вид.

– В качестве наказания за вопиющий промискуитет, невозмутимо ответила Сагреда. – Эту шавку нужно пристыдить, и уклоняться от этой обязанности я не намерен.

– Что ж, справедливо, – согласилась женщина. – Когда дело касается этих бестий, природа все равно возьмет свое, но это вовсе не означает, что мы должны одобрять такой порядок вещей.

Передавая монеты, Сагреда внимательно изучила лицо собеседницы, надеясь, что та поняла суть ее шутки. Впрочем, по словам Джингла, лишь около десяти процентов всех персонажей понимали, что находятся в игре.

Выйдя на улицу, Сагреда остановилась, пропуская карету, как вдруг почувствовала какое-то движение в области бедра и инстинктивно нагнулась, чтобы выяснить, в чем дело. Каково же было ее удивление, когда ее пальцы сомкнулись на тонком и худом запястье.

Владелица запястья смотрела на нее злобным и непокорным взглядом; ей оказалась худощавая девочка в поношенной одежде, о возрасте которой Сагреде даже не хотелось гадать. Внешность здесь ничего не значила; сколько ни выбирай и ни смешивай мозговые карты взрослых людей, получившийся в результате комп точно не будет ребенком.

Но ведь роль ребенка и не обязан играть комп.

– Монета, которую ты стащила, досталась мне как сувенир, – гневно заявила Сагреда, – От двоюродной сестры из Баварии, фрау Менгеле!

Девочка вздрогнула и уронила предмет, который держала в руках; собственная реакция, похоже, смутила ее ничуть не меньше, чем зрителя, оказавшегося на представлении гипнотизера и неожиданно заметившего, что кудахчет, как курица. Автомат бы в ответ на это даже не моргнул, в то время как клиент, распознавший надуманную отсылку, состроил бы недовольную гримасу. И только комп, столкнувшись с подобной ассоциацией, мог почувствовать отвращение, не осознавая его причин.

Сагреда наклонилась и подняла монету. – Не смейте меня трогать! – прошептала девочка. Решив говорить шепотом, она, похоже, сделала правильный выбор: если бы воровка устроила сцену, толпа вряд ли бы встала на ее сторону. Говорила она, впрочем, без единого намека на страх, будто бы зная, что имеет в этом споре преимущество.

Готовность ударить девочку ради того, чтобы сохранить лицо, испарилась. С нее бы, пожалуй, хватило и словесной выволочки – да и то при условии, что их стычка привлекла внимание окружающих.