— Он с бандитами дрался и руку себе сломал, — сказала она серьёзно. — Они банк ограбить хотели. А вы над ним смеётесь, придурки!

Пацаны изумлённо притихли и уставились на Пашку, в то время как сам он не спешил ни подтверждать, ни опровергать эту неожиданную версию.

— Правда, что ли, с бандитами? — с сомнением переспросил кто-то из компании. — А чего тогда такой зассыха?..

— Отстаньте от него, — Милка по-королевски повела подбородком. — Вы бы на его месте вообще три кучи навалили бы. Ему просто помыться нужно. И вообще человек только приехал, устал, а вы…

Она уверенно, никого не стесняясь, взяла Пашку за здоровую руку, заставила подняться с кровати и повела за собой.

— Попросишь у Тамары Сергеевны новые штаны для себя. И в душ тебе надо… — говорила она ему по дороге. Пашка послушно шёл за ней, никак не реагируя и не ввязываясь в диалог, но уже не рыдал безудержно, как раньше, а только изредка судорожно всхлипывал, скорее по инерции.

— Меня зовут Мила Елисеева, — сообщила она ему. — А тебя как?

Он молчал.

— Ты немой, что ли? — она бесцеремонно схватила его пальцами за подбородок и развернула лицом к себе.

— Я… не твой, — хрипло и удивлённо ответил Пашка. Это были первые слова, которые он произнёс в детском доме.

— Дурак, — Милка беззаботно рассмеялась. — Немой — значит тот, кто не умеет разговаривать. Человек, у которого нет языка.

— У меня есть, — Пашка озадаченно высунул язык, продемонстрировав его этой странной девчонке.

— Ну вот, — удовлетворённо кивнула она. — Значит, говорить ты умеешь. Так как тебя зовут?

— Паша.

— А фамилия?

— Калинин.

— Красиво, — милостиво признала она. — Но “Милана Елисеева” всё-таки звучит красивее, да же?

Пашка, в общем, не возражал.

— А сколько тебе лет? — не унималась Милка.

— Четыре. Скоро будет пять, у меня двадцать восьмого октября день рождения, — тут Пашка совершенно некстати вспомнил, что больше у него не будет весёлых празднований с подарками, воздушными шарами, походами в детское кафе, цирк или парк аттракционов вместе с мамой и дворовыми приятелями. Его нижняя губа снова оттопырилась и предательски задрожала.

— Только не реви опять, — поморщившись, сказала Милка. — А у меня день рождения тридцать первого декабря. Мне тоже будет пять. Представляешь, какой ужас?!

— Почему? — не понял Пашка. Нижняя губа как-то сама собой перестала дрожать.

— Почему?! Да потому что все встречают Новый год и никто не помнит о том, что вообще-то у меня тоже праздник!

Пашка действительно даже не подумал об этом.

— И… тебе не дарят подарки? — спросил он неуверенно.

— Дарят, но не на день рождения, а на Новый год. Как и всем остальным! В этот день все и так получают подарки! — возмущённо воскликнула она. — Это нечестно! И дед Мороз заставляет меня рассказывать стихи под ёлкой, хотя я вообще ничего не должна делать в свой день рождения!

Пашка задумался, как бы он себя чувствовал, если бы ему ради подарка на собственный день рождения пришлось учить какие-то дурацкие стихи. Да ещё и подарок вручили бы не только ему, а всем его друзьям и знакомым. Выходило как-то не очень весело, и он ощутил нечто вроде сочувствия по отношению к Милке.

— Ну вот, мы пришли, — девчонка кивнула в сторону двери, за которой обитала сестра-хозяйка. — Попроси у Тамары Сергеевны сухие штаны и трусы. Да иди, иди, нечего стесняться! А то так и будешь ходить мокрый и грязный.

Он послушно сделал шаг вперёд, но, уже взявшись за ручку двери, вдруг нерешительно обернулся:

— А ты меня подождёшь?

— Сейчас мне некогда, — деловито отозвалась она. — Но ты не переживай, Паша Калинин. Я тебя найду.

Ночью Пашка долго ворочался на своей чистой и удобной, но всё-таки казённой постели, прислушиваясь к сопению остальных мальчишек, которые уже давным-давно мирно спали. Сам он никак не мог заснуть. Было неуютно, одиноко и немного страшно — новое место, чужие люди, страшные бесформенные тени по углам, таинственные шорохи и звуки…

Мама обычно читала ему книжки перед сном, рассказывала сказки или пела песенки, брала за руку и целовала в щёку. Как же ему её не хватало! На глаза вновь навернулись слёзы. Вот если бы здесь сейчас была хотя бы Милка… Он ждал её весь день до самого вечера, высматривал в столовой во время ужина, но в глазах рябило от пёстрой и разношёрстной ребячьей толпы, сложно было разыскать в этой куче свою новую знакомую.

Почему-то его тянуло к Милке. То ли потому, что она первой протянула ему руку помощи, не насмешничала и не дразнила, то ли потому, что с ней… было интересно и спокойно. Её голос обладал какой-то особой магией, которая усмиряла страх и позволяла чувствовать себя легче.