Шрифт:
Это уже становилось интересным. Подарок от какого-нибудь гота?.. Павел вынул коробочку и с некоторой опаской открыл её.
Внутри обнаружилась фарфоровая фигурка танцора — изящная старинная работа… и это выглядело бы вполне мило и прекрасно, если бы у фигурки не была отбита голова.
Павел повертел коробочку в руках, осмотрел букет — нигде не обнаружилось ни карточки с именем отправителя, ни какой-либо пояснительной записки. Маленькая фарфоровая головка, к слову, нашлась тут же, в коробочке, и можно было списать на то, что фигурка разбилась случайно, но… что-то подсказывало Павлу, что анонимный отправитель изувечил танцующего человечка намеренно. Это был подарок с определённым подтекстом. Намёк? Предупреждение? Угроза?.. Даже если и так, то от кого?
Не переодеваясь, он вышел из гримёрной и отправился на поиски капельдинера, который доставил цветы. Однако разговор с этой милой женщиной ничего не дал — она просто не запомнила лица человека, передавшего букет чёрных роз. Не обратила внимания, не придала значения… Цветов сегодняшним вечером было слишком много.
— А есть вероятность того, что этот букет принесли в гримёрку не вы, а кто-то другой?
— Наверное, есть, — она пожала плечами. — Я их не считала. Если и так, то это кто-то из своих, а не посторонний.
— Ясное дело, что не посторонний… а вы не знаете, Таиров сегодня появлялся в театре? — почему-то спросил он, прекрасно зная, что Марселю нечего делать здесь, тем более вечером, поскольку он не был занят в “Золушке”.
Лицо женщины расплылось в улыбке:
— Так он и сейчас тут! Я его не более пятнадцати минут назад видела, они с Казариновой в буфет пошли.
А вот это уже было совсем интересно…
Буфет — не зрительский, а артистический — располагался на третьем этаже театра, и Павел торопливо направился туда. Неужели всё-таки Марс? Да ну, глупости, что за детский сад! Тот, конечно, не пылает к нему любовью, но и вот так мелко гадить исподтишка… как-то не в его стиле.
Таиров действительно обнаружился в буфете — сидел за столиком вместе с солисткой Ольгой Казариновой и как ни в чём не бывало уплетал гречку с сосиской и салат. Он в театр пожрать, что ли, пришёл?
Павел приблизился к мирно беседующей парочке и, ни слова не говоря, положил букет прямо на стол.
— Привет, Калинин, — невозмутимо поздоровался Марсель. — Это мне? — он покосился на розы. — Боже, как мило с твоей стороны, сейчас заплачу. А почему они чёрные?
— Это я у тебя хотел спросить, — отозвался Павел. — Думал, что это ты руку приложил к доставке данного веника в мою гримёрку.
Марсель фыркнул.
— У тебя совсем кукушка отъехала? Мне-то с какой радости это делать? Или думаешь, что я твой тайный фанат?
И что теперь? Павел чувствовал себя как никогда глупо. Или Таиров искусно прикидывался ничего не знающим, или правда не имел никакого отношения к странному подарку.
— А к этому ты тоже не причастен? — Павел поставил перед тарелкой разбитую фарфоровую фигурку. Таиров даже вилку с ножом отложил, взял безголового танцовщика в руки и принялся внимательно его разглядывать.
— Жаль, — он прицокнул языком, — изящная вещица была. Но вообще можно это исправить, ты не расстраивайся, дорогой! Есть такой специальный супер-клей для фарфора и керамики…
Паясничал, гад. Но ведь у Павла реально не было никаких доказательств!
— Между прочим, какого фига ты в костюме в буфет припёрся, прынц? — издевательски протянул Марсель. — Правила не для тебя писаны? Худрук башку тебе оторвёт. Не говоря уж о Лилии Ивановне, — добавил он, имея в виду костюмершу, — та вообще четвертует.
Он, конечно же, был совершенно прав.
— Приятного аппетита, — обронил Павел напоследок и зашагал к выходу.
— Эй, а веник свой забери! И этого… ущербного… тоже, — крикнул Марсель ему вслед. Павел резко развернулся, возвратился к столу, сгрёб в охапку своё богатство и, подойдя к мусорной корзине, безжалостно отправил всё туда.
Сюрпризы сегодняшнего дня на этом не закончились.
Не успел Павел выйти из театра, как в спину его несмело окликнула какая-то женщина:
— Паша!
От звуков этого голоса его вдруг бросило в дрожь. Нет, не может быть… этого просто не может быть!
Павел обернулся… и едва не потерял сознание, машинально ухватившись за стену.
Он помнил её — помнил совсем молодой и красивой, а этой женщине было не менее сорока пяти, но всё равно это была она, он узнал, он не мог перепутать!
— Мама?.. — потрясённо и неуверенно выговорил Павел.
=71
С лица женщины схлынули все краски. Ахнув, она на мгновение прижала ладонь ко рту, глядя на Павла округлившимися глазами, а затем, отчаянно замотав головой, с жалостью пролепетала: